– Сколько их было? – вдруг низким голосом, глядя на Анну исподлобья, спросила Маша и замерла в ожидании услышать нечто очень страшное и неотвратимое.
– Ты о чем?
– Сколько было этих… насильников? Ведь вы же все знаете!
– Не было никаких насильников, Маша…
Она поняла, что не в силах больше придумывать всякие небылицы. Открыла было рот, чтобы сказать Маше правду, как раздался телефонный звонок. Она схватила трубку и сразу же ушла с ней на балкон, чтобы Маша не могла ее подслушать. Звонил Матайтис.
– Анна, мне надо срочно с вами встретиться. Это очень важно. Пожалуйста, не выходите из дома и никому не открывайте дверь. Дело куда более серьезное, чем я предполагал.
– Что случилось, Максим?
– Только не по телефону.
– Вы ищете повод, чтобы прийти ко мне?
– Это больше, чем повод, – ушел он от прямого ответа. – Вам грозит опасность.
– Хорошо, приезжайте. У меня тоже есть для вас новости. Заодно и пообедаете.
Она вернулась на кухню. Маша нарезала большим ножом хлеб и даже не повернулась в ее сторону, словно ее присутствие для нее теперь ничего не значило.
– Маша, сейчас ко мне приедет один мой знакомый, при котором я попрошу тебя вести себя спокойно и не провоцировать меня, не злить… Я понимаю, что тебе сейчас тяжело, но не стоит срываться на мне. Это Максим, тот самый, что помог мне выяснить, кому принадлежала машина, и он же сообщил мне адрес Персица.
– Я не буду. И вообще мне пора уходить от вас. – Она зябко передернула плечами и судорожно вздохнула. – Я не хочу быть вам в тягость. Вот только вспомню, где жила и как меня зовут, так сразу же уйду. Я устала от этой неопределенности и от вас. Вы постоянно от меня что-то скрываете, и меня это раздражает и злит. Лучше бы вы набрались решимости и рассказали мне все. Это помогло бы мне поскорее все вспомнить. Я уже и так чувствую, что вот-вот что-то вспомню… Например, свою комнату. Я помню кровать, застеленную толстым покрывалом в розовых цветах, и вышитую подушку, на которой изображена мельница. А на другой подушке – ландыши. Много ландышей. Вот так-то вот.
– Хорошо, мы поговорим об этом позже. А сейчас перекуси и иди к себе. Я встречу Максима и покормлю его обедом. – Анна открыла холодильник, достала банку с маринованными грибами и консервный ключ.
«Он что, тоже ваш любовник?»– послышалось ей, и она от неожиданности чуть не выронила банку. Обернувшись, она увидела Машу, спокойно, с невозмутимым видом сидящую за кухонным столом и играющую с солонкой. Она не могла так сказать. Просто не посмела бы. Какая дерзость! Несколько мгновений Анна, не отрывая взгляда, следила за ней, пытаясь понять, на самом ли деле Маша произнесла эту оскорбительную для нее фразу или нет, но, так ничего для себя и не выяснив, вернулась к своему занятию – открыванию банки с грибами. Ее не оставляло неприятное ощущение фальши, возникшее между ними, и от этого становилось просто невыносимо. Получалось, что она, приютив под своей крышей незнакомого ей человека и всем сердцем желая ему только добра, сделалась для него мишенью для насмешек. Иначе как можно объяснить эту мерзкую фразу? Разве не желанием унизить Анну и представить ее молодящейся и потерявшей всякий контроль за своими чувствами женщиной, цепляющейся из последних сил за мужчин?
Горькая обида захлестнула ее, и она вдруг поняла, что не сможет больше по-прежнему относиться к Маше. Она так расстроилась, что даже движения ее стали вялыми. Она разогрела Маше вчерашний суп, поставила перед ней тарелку и, не в силах больше находиться с ней рядом на кухне, молча ушла в комнату. Села на диван и обхватила лицо руками. Ей вдруг захотелось остаться совсем одной. Чтобы не было рядом ни Маши, ни Миши, ни Гриши, ни даже Максима Матайтиса. И тогда ей не придется выслушивать оскорбительные для нее намеки, краснеть при упоминании мужского имени. Она уже не так молода, чтобы влюбляться и принимать у себя мужчин. И ей надо смириться с этим.
– Извините меня, пожалуйста… – Маша неслышно вошла в комнату, села рядом и положила голову ей на колени. – Я просто разозлилась. Не смогла сдержаться, чтобы не сказать вам грубость. Но на самом деле я так не думаю. Ведь я же прекрасно понимаю, что вам приходится встречаться с этими мужчинами, чтобы они давали вам денег для меня. На мое лечение. Я поступила подло. Просто как свинья. Простите меня, я вас очень прошу…
Анна, растроганная раскаянием Маши, обняла ее и поцеловала.
– Машенька, и ты меня тоже прости. Я действительно веду себя довольно легкомысленно, чем невольно вызываю твое раздражение. Ведь я же понимаю, что ты, уверенная в том, что подверглась насилию, видишь в мужчинах прежде всего зверей, животных. Но тебя никто не насиловал, поверь мне.
– Но тогда что же произошло со мной?
– Как сказал доктор, – она вернулась к своей спасительной версии, только чтобы не говорить ей про ребенка, чтобы не нанести новую травму, – ты, возможно, перенесла несложную гинекологическую операцию. Скоро боли прекратятся, швы зарастут…
– Швы… Да, да… я помню…
– Да. Причем выполненные профессионально. Ты веришь мне?
Лицо Маши сразу же просветлело.
– Как же я благодарна вам за эти слова. А я ведь действительно с ума сходила при мысли, что меня изнасиловали. Все затуманилось перед глазами, и я стала злой, очень злой. Еще мне хотелось плакать или даже кричать. Вот я и выместила свое зло на вас… мне стыдно. Жутко стыдно. Только теперь появились новые вопросы. Операция – это понятно. С кем не бывает. Но меня же кто-то бил, я разглядела свое тело в зеркало, когда мылась. Причем били даже по лицу. А еще эти злополучные бирки. Знаете, о чем я сейчас подумала? А что, если я на самом деле злая и отвратительная?.. Ведь вспылила же я сейчас, сказала вам гадость. Я не знаю своего характера, не знаю, чем я занималась до того, как со мной все это произошло. И теперь мне страшно, что когда я все вспомню, то возненавижу себя. А вы – возненавидите меня. А мне бы так хотелось, чтобы вы были моим другом. Вы – удивительная. Вы, если хотите, сумасшедшая. Сейчас таких нет. Вы так много делаете для меня, а я ведь вам никто. Я вам нагрубила, а вы разогрели мне суп. Это невозможно понять. Это непостижимо.
Раздался звонок. Обе женщины вздрогнули.
– Ну вот, из-за меня вы не успели приготовить обед для Максима.
– Ничего страшного… Там почти все готово.
– Я уйду в спальню и обещаю, что не буду подслушивать.
Маша еще раз обняла ее и закрылась в спальне. Анна впустила Максима.
– Ужасно рад вас видеть. – Лицо его сияло. – Постоянно о вас думаю, честное слово.
– Максим, проходите. Сейчас пообедаете и за столом расскажете, что же стряслось. Я и так после вашего звонка места себе не нахожу.
– Есть из ваших рук! Представляю, какое это наслаждение…
– Максим, вы ведете себя крайне несерьезно. Мне становится не по себе от ваших слов. Я стала даже подумывать о том, чтобы прекратить это расследование и забыть о существовании всех тех, кто косвенным образом замешан в истории с Машей. Я нахожусь в постоянном напряжении, меня все это выматывает… – Присутствие этого красивого молодого человека ее смущало, и она говорила, как ей казалось, все невпопад.
