Незнакомцы приходят сюда и уходят под покровом ночи. Девушки из «Парящего Мира» знамениты повсюду, хотя не все посетители здесь ради них. В «Парящем Мире» занимаются не только одним, сами знаете каким делом. Всем в Джаспере это известно, как известно и то, что нужно держать рот на замке: излишнее любопытство по поводу этих странников может оказаться смертельным...
Кнолл приходит после полуночи, с шумом распахивает дверь, впуская холод, затем захлопывает — так, что фонари дребезжат, а девушки вздрагивают и бросаются врассыпную. Посетители смотрят себе под ноги и ускользают из зала. Шкуры Кнолла смердят. Он огромен, как медведь, и грязен, как боров. На поясе у него болтаются черные клочья волос. Это бороды жителей холмов.
Он их коллекционирует. Сейчас он служит Стволам — это ясно уже потому, что за спиной его висит чудовищная винтовка размером с кувалду, оседлавшая его, как тупую скотину, — но его Хозяева не запрещают ему отдыхать таким образом, доколе он выполняет все, что они прикажут, когда прозвучит их Зов.
Дженни — рыжая Дженни, улыбающаяся Дженни, Джен для тех, кто хорошо ее знает, владелица и содержательница «Парящего Мира» — приветствует его у очага. Она хлопает в ладоши, и девушки бросаются врассыпную, оставляя хозяйку наедине с Кноллом. Он громоздится над ней, как людоед из сказок. Неловко переминается в своих сапожищах, похожих на выкорчеванные пни. Ему место в пещере, думает Джен. И смеется, а он наклоняется, чтобы поцеловать ее руку в перчатке; она продолжает смеяться, а он стоит, неуклюже сутулясь. Под пунцовыми юбками на ее бедре висит Ствол, серебристый и острый, как игла. Джен из «Парящего Мира» думает.
— Кнолл.
— Мэм.
— Ты изменился.
— Я никогда вас раньше не видел, мэм. Меня в такие места не впускают.
— Я так и думала. Но я имела в виду не тебя, а твое оружие. Или то, что в нем обитает. Оно принадлежало моему другу.
— Да? Он сдох. Теперь оно мое.
— А ты груб. Многие юноши грубы. Такие теперь времена. Я слышала, ты следопыт?
— Да.
— У нас есть работа для тебя. Ложа близко, она уже здесь. Всмотрись в огонь, Кнолл. Прислушайся. Они говорят с нами из пламени.
Кнолл становится на колени у огня, и языки пламени вздымаются к потолку. В их пульсирующей сердцевине видна кровавая тьма. Издалека раздается голос, одновременно знакомый и бесконечно чужой.
— Кнолл.
— Хозяин?
— Это не твой Хозяин. Можешь звать меня Мармионом. Теперь я бесплотно пылаю в Ложе. Последнего, кто носил меня в твоем мире, звали Кридмуром.
— И кто он был, этот Кридмур?
— Он не умер, Кнолл. Мы бы это почуяли. Он служил нам тридцать лет, порой исправно, хотя никогда не был верен. Мы бы это почуяли. Он не мертв, но прошло много месяцев, а он не вернулся.
Джен думает:
«Он был обязан прийти сюда, Кнолл. Я была связной. Он пришел бы сюда, если бы вернулся к нам».
— Кто такой Кридмур? Никогда о нем не слышал.
— Он не вернулся к нам. Он предал нас. Эта женщина сбила его с пути.
Кнолл нахмурил бровь:
— Хозяин?
Назвавшийся Мармионом сказал:
— Нам нужен охотник, Кнолл. Обычный человек.
— Я сгожусь.
— Я пойду с тобой. Я очень зла, Кнолл.
ТРИ: ВОЗРОЖДЕНИЕ
Вера мистера Уэйта, лидера Улыбчивых в городе, который когда-то назывался Новым Замыслом, а теперь — Нео-Новым Замыслом, в честь позитивного взгляда на жизнь, — в эти дни подвергается суровому испытанию. Сам Уэйт никогда не подходил на роль лидера, но в ужасные холодные месяцы после Битвы горстка уцелевших жителей города повернулась к нему — сначала чтобы он поднимал им настроение песнями и вдохновляющими проповедями, а затем, когда лучшего кандидата не нашлось, и для того, чтобы назначить его своим президентом. Нет-нет, говорил он, мы должны разделяупъ светскую власть и церковь; но ему напомнили, что население Республики теперь составляло 233 человека, и эти люди давно уже не заботятся о соблюдении Принципов, — как он мог отказаться?
А с приходом зимы их осталось ровно две сотни. Быть лидером в подобные времена — тяжелая ноша.
Он женился на Салли Мортон, чтобы у ребенка, которого она носила, появился отец. Младенца еще в утробе изувечили бомбы Линии — он родился худым, серым, безмолвным, дрожащим и всего боялся. Салли ждала второго ребенка, и Уэйт питал осторожную надежду на более удачный результат.
Лицо Уэйта больше не гладкое и мальчишеское. Лидерство закалило его. Теперь он похож на старого генерала Энвера — такой же худой и суровый. Улыбается он, лишь когда на то есть веская причина.
Нео-Новый Замысел построили в долине реки, в паре миль к востоку от руин старого города. Уцелевшие горожане зимовали там в пещерах. А теперь Уэйт раз в неделю ходит к руинам на прогулку. Это стало для него частью нового распорядка дня.
Он говорит своим гражданам, что ходит к руинам, дабы питаться мудростью их погибших товарищей и искать полезные инструменты. На самом же деле он ходит туда скорее лишь для того, чтобы побыть в одиночестве.
Он останавливается у разрушенных конюшен на западной стороне руин, чтобы вспомнить, каким богатым был Новый Замысел, как безупречно было устроено общество, каким благородным и выдающимся достижением был город! А затем думает о том, что одному Богу известно, как создать нечто подобное Ему самому, а потом опускается на груду обугленных обломков и сидит, обхватив голову руками.
Нео-Новый Замысел строится дальше. Весна. Поднимаются новые дома из свежих бревен. Детям, которых в городе девяносто восемь, дают образование. Школу построили в первую очередь. Задача Уэйта — отстроить мир заново. Так что не удивительно, что иногда ему хочется побыть одному.
Он наблюдает за тем, как птицы садятся на стропила.
На обгорелом полу под грудой обломков валяется скелет линейного — в обожженном противогазе и в гладком сером пальто, которое не гниет.
Уэйт снимает противогаз и пинает его со всей силы, как мяч. А силы ему не занимать — он превосходный атлет. Противогаз, размахивая ремнями, пролетает над развалинами конюшни покойного бедняги мистера Дигби и звонко шлепается в затопленную водой воронку от взрыва.
Словно в ответ на это, земля под ногами Уэйта трещит. Он вскакивает и хватается за пистолет.
Треск повторяется. Словно камни под ногами долбят снизу молотками. Или сквозь них прорастают корни? Треск повторяется снова. Словно кто-то снова и снова хрустит костяшками пальцев. Чем-то похоже на лай или смех. Земля содрогается.
Уэйта бросает и в жар, и в холод одновременно. Он начинает смеяться.
Смех застревает у него в горле, когда земля там, где раньше стояла конюшня мистера Дигби, вздымается и на поверхность прорывается белая рука. Чрезвычайно длинная и тонкая рука, похожая на белый, как кость, росток. Она тянется из земли, и за ней появляется и встает на ноги, отряхиваясь от земли и хихикая, косматая женщина из Первого Племени, только что воскресшая из мертвых.
