Офицер протянул руку, чтобы помочь Кридмуру встать.
— Ты далеко от дома, сынок.
Кридмур встал, не приняв руки помощи.
Офицер пожал плечами, улыбнулся; снова положил руку на поводья:
— Судя по акценту и внешности, ты коренной ландроец. Очень, очень далеко от дома.
Позади него ждала и наблюдала толпа.
— Вы и сами далеко от дома, офицер. Что здесь делают солдаты Республики?
— Не твое дело, сынок.
С переметных сумок офицера свешивались диковинными уродами три черные железные канистры — цилиндрические, покрытые острыми зубцами, шестеренками, колесиками и молоточками. Бомбы. Оружие Линии, производимое на фабриках, как и вооруженные ими линейные. Наверно, то был боевой трофей.
Офицер был ненамного старше Кридмура. Кридмур завидовал ому, презирал его — и в то же время хотел заслужить его уважение. Но прежде чем он успел что-то сказать, офицер наклонился к нему и невыразительным шепотом сказал:
— А теперь ступай домой. Если этим фермерам взбредет в голову задать тебе тумаков, я тебе не помощник. — Он снова выпрямился в седле. — Прости, сынок, но мне не велено учинять здесь беспорядки. Ступай домой.
Домой? Куда? Остаток дня Кридмур провел прячась под деревом в поле — он вспотел и был сам себе гадок. Вечером он прокрался обратно в город. Рынок опустел.
В Кривом Корне была только одна главная улица и два бара: «У Кеннерли» и «Двадцать четыре». В «У Кеннерли» стояли игорные столы, подавались вина из Юддеи и самого дальнего востока; в «Двадцать четыре» воняло, как в отхожем месте, а пол был усыпан опилками. Кридмур одиноко сидел в полумраке последнего и пил без конца, дрожа от злости и с опаской поглядывая на дверь — не дай бог, заявятся фермеры с рынка.
За соседним столом играли в карты. Он старался не смотреть игрокам в глаза.
Он пил самое дешевое пойло — с деньгами было туго. Его брошюры втоптала в грязь толпа. Он сам заплатил за то, чтобы их напечатали, и оплатить второй тираж уже не мог. По правде говоря, деньги, которыми он расплатился, были крадеными — он взял их в долг у доверчивого клерка из кружка Улыбчивых в Бичере. Тому очень хотелось инвестировать в новый бизнес Кридмура — бизнес, которого на самом деле не существовало. Врал Кридмур очаровательно и убедительно — неприятности начинались, когда он пытался говорить правду. Он сказал себе, что израсходовал деньги на благое дело, и это было правдой, но теперь все это осталось в прошлом.
Впрочем, никто из нападавших на него фермеров не вошел в дверь. Шлюха, работавшая в баре, подошла к нему, шелестя подолом юбки, увидела выражение его глаз и быстро метнулась прочь. Подсела к игрокам в карты и принялась хохотать с ними. За соседним столом сидели двое мужчин со сломанными зубами, похожие на могильщиков, и молча смотрели друг другу за спину. Старый путешественник в длинном черном пальто и широкополой тттляпе сидел в самом мрачном, дальнем углу недвижно и тихо — лишь каждые пару минут бормотал что-то себе под нос. Бармен, медленно шевеля губами и водя пальцем по странице, читал дешевый роман, купленный у рыночного торговца: «О кровавых деяниях Генри Стила, владевшего молотом и Стволом, и его бесславной смерти под колесами Локомотива».
Когда дверной проем заслонила фигура рабовладельца Коллинза, Кридмур застыл.
Коллинз был один. Он покачивался, улыбался и был уже пьян — видно, заключил хорошую сделку и ему оказали радушный прием «У Кеннерли», подумал Кридмур.
Глаза Коллинза загорелись, когда он увидел Кридмура. Он подмигнул и засмеялся: «Я не в обиде, сынок», а потом подсел к картежникам, положил руку на пышную юбку шлюхи и принялся ждать, когда ему раздадут карты. Кридмур привстал и пьяно прокричал:
— Коллинз, Коллинз, меня тошнит от тебя!
Бармен отложил книженцию и сунул руку под барную стойку. Путешественник в длинном пальто в углу что-то пробормотал себе под нос. Мужчины, похожие на могильщиков, внимательно наблюдали за происходящим — это мог быть профессиональный интерес.
Коллинз спокойно повернулся к Кридмуру:
— Ты молод, сынок. Жизнь тебя еще многому научит.
И вернулся к игре.
Кридмур схватил бутылку за горлышко и перемахнул через стол. Соприкоснувшись с затылком Коллинза, бутылка с шумом взорвалась, разнося повсюду осколки, расплескивая виски, и руку Кридмура словно пронзило током. Каждый его нерв был натянут, как струна. Стол был усеян осколками стекла и залит виски, как и все, кто сидел за ним. Коллинз свалился со стула. Кридмур держал в руке окровавленное горлышко разбитой бутыли. Кровь потекла на пол. При свечах она казалась густой и лоснилась, как нефть. Она быстро впитывалась в опилки, оставляя после себя неровное темное сжимающееся пятно. Бороздка, оставленная в пыли ножкой стула, превратилась в кровавый ручей. И только трещины меж половиц проступали в этом ручье длинными темными полосами. Кридмур завороженно следил за тем, как у ног разворачивается схема его преступления. Он онемел, окоченел и обессилел так, словно это его собственная кровь растекалась по полу. Он заметил, что за спинами дюжины пораженных и возмущенных людей стоит старик в длинном черном пальто и внимательно смотрит на него с легкой улыбкой на лице, смотрит цепкими голубыми глазами — и подмигивает.
— Что? — спросил Кридмур.
Взгляд старика казался таким странным'и знакомым, что Кридмур не обратил внимания на крики толпы и чьи-то руки на
своих плечах — они скрутили его, ударили в спину, по почкам, в живот, и он согнулся вдвое; затем его потащили прочь, а он безучастно смотрел в потолок.
Толпа оттащила его на рыночную площадь, где уже готовилась виселица. Пьяные люди рыскали по округе в поисках веревки. Были среди них и бармен, и могильщики, и картежники, и шлюха. Долгие годы Кридмур представлял, каково это — быть повешенным, ему хотелось дерзко плюнуть в лицо палачу, громко рассмеяться и произнести речь, от которой толпа разрыдалась бы. Теперь же, когда его собирались повесить наяву, он был слишком поражен, чтобы произнести хоть слово. Он давно уже воровал, но стал убийцей неожиданно для себя. Двое мужчин грубо прислонили его к шесту и орали прямо в уши, но ему было все равно. Они накинули ему на шею веревку, взгромоздили его на ящик. Он не сопротивлялся. Кридмур заметил, что, хотя веревка и была перекинута через поперечную балку, его палачи не знали, как ее натянуть, и они забыли связать ему руки — скорей всего, по недосмотру, но уж точно не по доброте душевной. Они продолжали кричать ему в ухо что-то бессмысленное. Он поискал глазами человека в длинном черном пальто...
А тот неспешно шагал по улице и вышел на покрытую красной пылью рыночную площадь. Теперь, когда старик шагал в полный рост, было ясно, что он очень высок. Казалось, он ведет веселую беседу с ночным воздухом: кивает головой, пожимает плечами, двигает всем телом, смеется. Одной рукой сняв шляпу, он разметал по плечам длинные седые волосы, а другой вынул из-под пальто самый красивый пистолет, какой доводилось видеть Кридмуру — серебристо-черный, тяжелый и резной, точно икона. От одного вида этого оружия захватывало дух. Волна страха захлестнула толпу, которая вдруг превратилась в жалкую кучку низкорослых мужчин и женщин, что стоят в коровьем на-
