– Я одновременно и рад, и сожалею, что мы встретились при таких обстоятельствах, – улыбнулся Мокри, поднял меч и щит и вновь пошел в атаку.
Две огромные тени в холодном свете звезд продолжали свой поединок, а солдаты завороженно наблюдали за схваткой своих повелителей. По мере того как их движения становились медленнее – воины устали, – поединок стал больше напоминать танец, который могли видеть лишь немногие смертные.
Наконец, когда снова взошло солнце, удар Горемау сломал щит Мокри, Мата сделал выпад и вонзил На-ароэнну противнику в грудь, после чего убрал его в ножны и пошатнулся. Рато Миро, личный телохранитель, бросился вперед, чтобы поддержать гегемона, однако Мата оттолкнул его в сторону и поднял меч Мокри. Он выглядел старым и побитым, без каких бы то ни было украшений, лезвие затупилось, а рукоять все еще хранила следы пота Мокри и оставалась теплой: оружие, достойное короля.
Гегемон повернулся к Рато.
– Ты достоин меча получше, а это оружие должно продолжать жить.
Рато осторожно принял меч, ошеломленный оказанной ему честью.
– Как ты его назовешь? – спросил Мата.
– Простота.
– Простота?
– С тех самых пор как я начал следовать за вами, моя жизнь стала ясной и простой, как песни матери, которые я слушал, будучи ребенком. Мои самые счастливые воспоминания о том времени и об этом.
Мата рассмеялся.
– Хорошее имя. Теперь такая простота встречается редко.
По возвращении в Тоадзу гегемон приказал похоронить Мокри с королевскими почестями. Семью погибшего он не тронул и даже не стал отбирать ни у кого титулы, однако теперь им предстояло жить в Чарузе. Те, кто до самого конца сражался за Мокри, были помилованы, а солдатам и командирам, которые согласились принести ему клятву верности, Мата сохранил звания.
Люди Мата пребывали в недоумении, поскольку ожидали, что предателей жестоко накажут, поэтому гегемону пришлось объясниться.
– Вы не понимаете, почему я так поступил?
Его вопрос был встречен гробовым молчанием, и лишь Мира осмелилась нарушить наступившую тишину:
– Мокри сражался против тебя честно, не прибегая к обману, и верил только в свою силу в надежде, что сумеет одолеть. В его поражении нет позора. Он герой и проиграл не по своей вине – такова была воля богов.
Мата надеялся, что наступит день, когда все будут понимать его так же хорошо, как Мира.
Армия Дасу переплыла Лиру на захваченных кораблях противника и вошла в Диму, не встретив сопротивления, – город опустел.
Солдаты Ми и Солофи еще не забыли унизительного поражения в Гэфике и обратились в бегство, как только узнали, что армия маршала Мазоти форсировала Лиру. Конечно, она всего лишь женщина, но теперь все знали, на что способна Джин Мазоти. Какой смысл с ней сражаться? Лучше сдаться или, что еще надежнее, сбежать, найти способ вернуться в Гэфику и снова заняться фермерством. Говорили, что Куни Гару хорошо управляет своими землями и позволяет неплохо жить арендаторам, не обременяя их непосильными налогами.
Нода Ми и Дору Солофи собирались покончить с собой, когда Мазоти вошла в город, но были захвачены в плен. В соответствии с пожеланием Куни она обращалась с ними хорошо.
Маршал Мазоти продолжала свой марш на юг от реки Лиру. Армия Дасу подошла к Дзуди, на границу равнины Порин. Глава местного гарнизона капитан Доса всегда испытывал благодарность к Куни, сохранившему ему жизнь, поэтому вместе со старейшинами широко открыл ворота и поднял знамя, которое было позаимствовано у поваров, имевших официальную лицензию, – оставалось только вручную раскрасить чешую и пририсовать киту рог, чтобы превратить его в крубена.
Несколько верных Мата людей сбежали из Дзуди и доставили известие о победах Дасу на Волчью Лапу. Гегемон еще долго сидел на троне, после того как ему об этом рассказали. Никто не осмеливался заговорить, тихо горели факелы, и тени танцевали на его окаменевшем лице.
«Торулу Перинг прав: я должен покончить с Куни Гару раз и навсегда».
Глава 46
Контратака Мата
Дзуди, восьмой месяц четвертого года Принципата
Когда Куни вернулся домой, отец встретил его со слезами, наконец осознав, что пришло время встать на сторону сына, продолжавшего сражаться с существующей властью, а горожане даже не пытались скрыть свою радость.
Кроме того, пришла еще одна хорошая новость: Пума Йемму сумел освободить Джиа с детьми, – и теперь семье предстояло воссоединиться в родном городе.
Куни ждал их у городских ворот с утра до самого вечера, пока на горизонте наконец не появились факелы людей Пумы Йемму, сопровождавших карету Джиа.
Тото-тика и Рата-тика забыли отца и отшатнулись, когда Куни протянул к ним руки: маленькая девочка схватила за руку мать, а мальчик вцепился в тунику Ото Крина.
– Кто это, дядя Ото? – спросил Тото-тика, прежде чем Сото успела его остановить, а Ото – смущенно отступить назад.
– О, должно быть, ты па… па, – догадалась Рата-тика, споткнувшись на незнакомом слове.
– Не беспокойтесь, дети очень быстро к вам привыкнут, – попыталась сгладить ситуацию Сото.
Гримаса боли исчезла с лица Куни, и он низко ей поклонился.
– Семья Гару в долгу перед вами.
Сото ответила глубоким «джири».
Потом Куни повернулся к Джиа и заключил жену в объятия, и, пока супруги не могли оторваться друг от друга, люди на городских воротах радостно хлопали в ладоши, свистели и смеялись.
Покрывая поцелуями ее лица, Куни прошептал:
– Мне так жаль, что вам столько пришлось перенести. Поверь: я все понимаю. Каждое утро я жевал горькие растения, чтобы почувствовать хотя бы часть твоих страданий, когда тебе приходилось одной, без защиты, в окружении врагов, растить двоих детей.
Джиа, до этого мгновения державшая себя в руках, не выдержала: несколько раз с силой ударив в грудь, притянула мужа к себе и принялась жадно целовать, обливаясь слезами, и не понять: то ли от горя, то ли от радости…
Куни вытащил из кармана маленький увядший букетик одуванчиков и, протянув жене, печально произнес:
– Утром были свежими…
– Скоро вырастут новые, – успокоила его Джиа. – Жизнь циклична, как приливы.
– Мне так хочется, чтобы мы всегда чувствовали себя такими же дорогими друг другу, как сейчас.
– Тогда нужно наслаждаться моментом – кто знает, что принесет завтрашний день?
Куни кивнул, и по его щекам тоже потекли слезы.
Толпа продолжала радостно приветствовать супругов, когда они шли, держась за руки, по улицам, залитым лунным светом.
Празднование воссоединения семьи Гару продолжалось в доме мэра и было столь же радостным, сколь и неловким. Как бы хорошо ни понимали друг друга, Куни и Джиа прекрасно знали, что эмоции и страсть текут по руслам, которые невозможно предсказать.
