Дафиро выиграл кошель из шкуры акулы, от которого пришел в восторг, и тут же повесил на свой ремень, однако пожалел того, кто его проиграл, и протянул ему две медные монеты. Мужчина, чье имя было, как ему показалось, Хулуэн, кивнул и улыбнулся в ответ. Дафиро попытался выяснить, что означают его татуировки, и тот принялся объяснять с помощью рисунков на песке.
«Понятно: как всегда, про женщин», – подумал Дафиро, задумчиво глядя на картинки, нарисованные Хулуэном, потом взял палочку и тоже изобразил женскую фигуру, но с преувеличенно большой грудью и задом. Остальные собрались вокруг и, оценивая его мастерство, бросали на него восхищенные взгляды адюан.
«А для кучки каннибалов они вполне ничего себе ребята».
Подходило время обеда, и в лагерь пришли несколько женщин-адюанок, чтобы приготовить еду. Солдат Кокру самым суровым образом предупредили, чтобы вели себя пристойно, и они, раскрыв рты, молча смотрели на женщин, чьи тела были украшены татуировками, как у мужчин. Неожиданно Дафиро вспомнил про свой рисунок и с облегчением обнаружил, что Хулуэн незаметно стер его художества и от них не осталось и следа. Они переглянулись и громко расхохотались.
На обед они ели лепешки, мясо дикой свиньи, завернутое в банановые листья, и запеченные в яме с горячими камнями птичьи яйца и дары моря. Адюане не использовали никакие специи, только соль, но еда была свежей, хоть и непривычной, и очень вкусной. И все пили арак, который лился рекой.
После обеда, когда адюане устроили пляски, Мун Чакри отвел Дафиро в сторону, к ним тут же присоединились еще несколько солдат, и спросил:
– Ты хорошо плаваешь, парень?
Дафиро кивнул. Они с Ратом много времени проводили на речушке, которая протекала через деревню Кайеса, а иногда в месяцы безделья после сбора урожая нанимались на рыбачьи лодки, плававшие вдоль побережья Кокру.
– Хорошо, а то герцог Гару человек сухопутный, да и я тоже. Завтра держись к нему поближе и не упускай из поля зрения ни на мгновение.
– Мы выходим в море?
Мун кивнул, и в глазах у него заплясали веселые огоньки.
– После завтрашнего дня тебе будет что потом рассказать своим детям.
– Значит, ты хочешь сбросить тирана, Большого вождя островов? – перевел Луан слова вождя Кайзена.
Куни кивнул.
– И ты станешь Большим вождем вместо него?
Куни улыбнулся.
– Скорее всего нет. Люди Дара любят свободу, и мы не хотим, чтобы Большой вождь правил всеми нами. Но у нас, возможно, снова будет несколько Больших вождей, так что одним из них и я могу стать.
– Это я понимаю. Здесь, на Тан-Адю, тоже много племен, и мы ни в коем случае не хотим подчиняться кому-то одному. – Вождь Кайзен прищурился. – Но ты сказал, что вы любите свободу. В таком случае мне странно, что люди Дара воюют с нами и хотят заставить нас следовать их обычаям.
– Не все жители Дара думают одинаково, так же как не вся рыба плывет в одну сторону.
Кайзен фыркнул.
– Что вы можете предложить нам за помощь?
– А чего хотят жители Тан-Адю?
– Если станешь одним из Больших вождей, готов ли пообещать, что ты и другие навсегда оставите нас в покое? И ни один человек из Дара никогда не ступит на нашу землю?
Куни задумался. Многие годы мечта покорить Тан-Адю преследовала королей и герцогов Кокру, Аму и Гана. В разное время все они предпринимали попытки захватить остров. Даже император Мапидэрэ отправил сюда две экспедиции, но они потерпели поражение. Куни понимал, что адюане устали от бесконечных войн за свою независимость.
Луан Цзиа рассказывал ему, что король Кокру Санфэ, дед короля Туфи, однажды отправил армию из десяти тысяч солдат покорить Тан-Адю. Они сумели построить колонию, занимавшую площадь около пятидесяти миль, и попытались научить захваченных в плен адюан искусству письма, фермерству и ткачеству, рассчитывая, что, показав им преимущества цивилизации, сумеют убедить их прекратить сопротивление. Однако адюане, которые соглашались, что методы ведения хозяйства и инструменты Кокру позволяют им выращивать больше еды, греют тела в холодную погоду и позволяют передавать свою мудрость следующим поколениям гораздо более надежными способами, чем устные рассказы, категорически отказывались их принимать, даже под страхом смерти. Эти мужчины и женщины считали свободу истинным сокровищем.
– Я могу дать такое обещание, но оно будет не слишком много значить.
Лицо вождя Кайзена стало жестким, точно камень.
– Ты хочешь сказать, что твое слово ничего не стоит?
– Если я стану Большим вождем, то смогу издавать законы и даже, возможно, сумею попытаться убедить других Больших вождей последовать моему примеру, но на то, что все будут подчиняться необоснованным законам, рассчитывать не могу – разве что посажу всех несогласных в тюрьму. До тех пор пока Тан-Адю стоит на своем месте, люди Дара не оставят его в покое. Я не могу вырвать из их сердец желание увидеть то, чего они еще не видели.
– В таком случае разговаривать с тобой не имеет никакого смысла.
– Вождь Кайзен, я бы мог легко вам солгать, сказав то, что вы хотите услышать, но не стану. Вы можете поклясться, что ни один мальчишка на вашей земле никогда не думал о том, каково жить так, как живут на островах Дара: носить хорошую одежду, есть с фарфоровой посуды, ухаживать за женщинами, непохожими на тех, которых они видят каждый день? Вы можете поклясться, что ни одна девочка никогда не мечтала жить так, как живут женщины Дара: носить платья из шелка и яркого хлопка, петь, писать стихи, танцевать, иметь в мужьях человека, принадлежащего к другому народу и другой стране?
– В сердцах наших детей нет подобных глупостей.
– В таком случае вы совсем не знаете молодых людей, вождь Кайзен. Молодежь зачастую желает того, что старые презирают и чего боятся. Жажду нового, другой жизни, увиденной мимолетно, да и то лишь в легендах и сказаниях, у них нельзя отнять – если только вы не заключите в темницу их сердца и не заморозите умы. Только вы ведь говорите, что желаете Тан-Адю свободы.
Вождь Кайзен презрительно хмыкнул, но Куни видел, что он его понял.
– Я не могу запретить купцам останавливаться у ваших берегов – они всегда готовы рисковать, чтобы получить больше прибыли; не могу запретить капитанам судов поднимать паруса, чтобы добраться до Тан-Адю, если они считают, что увидеть земли, на которых не побывал ни один житель Дара, уже само по себе награда; я не могу запретить отправляться сюда и проповедникам, если они думают, что их долг рассказать всем, что, по их мнению, хорошо и справедливо, и научить лучшей жизни.
Но зато я могу пообещать, что, если стану одним из Больших вождей, не позволю своему народу насаждать здесь что-либо силой. И сделаю все, что смогу, чтобы уговорить других Больших вождей поступить так же. Если люди Дара и придут сюда, то лишь затем, чтобы убеждать, а не заставлять. И до тех пор пока от ваших рук не пострадает ни один из гостей, армии Дара не станут вмешиваться, чтобы за них отомстить.
