Я был слишком милосердным. Возможно, я позволил своему доброму брату, Куни Гару, сделать меня недостаточно жестоким. Не следует забывать, что он не воин, а я должен помнить, что проявление милосердия по отношению к врагам равносильно проявлению жестокости к собственным людям. Тацзу хотел крови, и я дал ему кровь.
Некоторые из вас вздрагивают при одной лишь мысли об убийстве такого количества пленных, но знайте: в этом есть высшая справедливость. Много лет назад мой дед, Дадзу Цзинду, проиграл сражение армии Ксаны из-за предательства. Презренный пес Гота Тоньети похоронил заживо всех уцелевших воинов Кокру. Теперь кровавый долг уплачен.
После того как имперская армада была уничтожена, из Кокру за Мата и его армией приплыл флот торговых и рыболовецких кораблей – теперь уже не было смысла делать вид, что солдаты хранят верность кому-то другому.
Король Туфи прислал гонцов с поздравительными депешами, но Мата их выбросил не открыв. Теперь он Мата Цзинду, мясник с Волчьей Лапы, уничтоживший двадцать тысяч вражеских солдат в сражении при помощи своего меча, а еще двадцать тысяч утопивший заживо в море. Мнение простых смертных, вроде короля Туфи, ему неинтересно: став богом смерти, он сам писал законы войны.
Он вернется на Большой остров и с триумфом пройдет через перевал Токо в Пэн, где раздавит императора Ириши и возьмет то, что принадлежит ему по праву.
Глава 32
Домоправительница
Окрестности Чарузы, двенадцатый месяц четвертого года Праведной Силы
Леди Джиа чувствовала себя подавленной. Родившись в простой семье, она так и не смогла вписаться в жизнь высшего общества Чарузы. Куни был слишком эпатажным и приземленным для большей части наследной аристократии, королей и послов, поэтому к ней относились соответствующим образом. Пока Фин был жив, его особое отношение к Джиа делало ее статус более высоким, но после его смерти многие благородные леди, которых она считала подругами, стали относиться к ней с прохладцей, а то и вовсе отдалились.
Несмотря на то что Мата периодически ее навещал и следил, чтобы ни она, ни дети ни в чем не нуждались, его забота не слишком помогала в светской жизни – Мата вел себя холодно и отстраненно, и другие лорды скорее боялись его, чем любили.
Джиа стискивала зубы и несколько раз устраивала собственные приемы, но не могла избавиться от ощущения, что полные достоинства, величавые леди смотрят на нее сверху вниз и потешаются над слишком громким смехом и речью, характерной для семей купцов, а также над свободными и недостаточно утонченными манерами.
Теперь Джиа держалась подальше от двора, стараясь находить утешение в сыне. Но Тото-тика имел слабое здоровье и часто болел, а потому долго плакал, пока не засыпал от усталости. Джиа потребовались все ее умения и знания о медицине, чтобы выходить сына и сохранить ему жизнь. Она снова была беременна, и ребенок у нее внутри требовал всех ее сил: часто случалось ей не спать всю ночь, так что по утрам чувствовала себя уставшей и раздраженной.
«Наверное, так и должно быть, – думала Джиа, – ребенок, рождения которого ожидается в год Оленя, скачет в животе, точно веселый олененок».
Дети требовали так много сил и внимания, что иногда казались ей похожими на легендарных призраков из пустыни Гонлоги, которые высасывали у путешественников кровь до тех пор, пока те не падали замертво.
Джиа знала, что хорошей матери так думать не пристало, но ей было уже все равно. В доме было немало слуг, но большая часть служанок – сироты, которых она взяла из жалости, сами еще дети, нуждались в постоянной заботе. Бывали дни, когда Джиа – как тем женщинам, что брали к себе птенцов, выпавших из гнезда, или бродячих кошек, жалобно мяукавших и просивших есть, – нравилось, что они рядом, но в тяжелые моменты они становились тяжким бременем.
К счастью, рядом всегда был Ото Крин, неизменно заботливый и добрый, получавший удовольствие от любого одобрительного слова Джиа… Да кого она хочет обмануть? Джиа понимала, какие чувства он испытывает к ней на самом деле, и ей льстило его внимание. Честно говоря, и она не была равнодушна к его стройной, хоть и долговязой, фигуре и застенчивым, но красивым глазам, и даже представляла их тайные свидания, но всякий раз одергивала себя и виновато краснела.
Ото старательно присматривал за работой слуг-мужчин и конюхов, так что все в доме делалось вовремя и ей ни о чем не приходилось беспокоиться. И все же он мужчина и не мог решить тысячи проблем, возникавших у нее ежедневно.
Наступила ночь. Ребенок спал, и в доме наконец воцарилась тишина. Джиа ощущала пустоту рядом с собой в постели, и у нее болело сердце. Она закрыла глаза и попыталась мысленно дотянуться к мужу через многие и многие мили, их разделявшие.
Писем от Куни, как и любых заслуживающих доверия новостей, она не получала с тех самых пор, как он внезапно, никому ничего не объяснив, покинул Дзуди. Джиа поняла, что в их жизни это уже давно стало нормой, а не исключением: несмотря на то что они поженились для того, чтобы вместе наслаждаться новизной жизни, по большей части Куни уходил навстречу приключениям без нее, а она оставалась с ребенком и недомоганиями, характерными для ее положения. И где же то «самое интересное» для нее?
«Что тебя занимает, муж мой? Думаешь ли ты обо мне?»
Через несколько часов ей придется встать, чтобы потом целый день улыбаться и весело болтать. Все в ней нуждались; все от нее зависели; именно она должна была оставаться сильной и здравомыслящей – и ей казалось, что однажды из нее высосут всю кровь и она рухнет, лишившись последних сил.
Джиа чувствовала себя ужасно несчастной, и постепенно в ее разгоряченном сознании начала зарождаться обида на Куни за то, что бросил ее одну, да еще в таком состоянии. Ей сразу стало стыдно, и она попыталась избавиться от подобных мыслей, но они никак не хотели уходить.
«Я знала, что будет нелегко, но такой путь выбрала сама».
Джиа заплакала, сначала тихо, а потом все громче, и ей пришлось закусить подушку, чтобы рыдания не услышали в доме.
Почему я чувствую себя такой беспомощной?
Джиа так сильно ударила по подушке кулаком, что костяшки ее пальцев заболели от жестких шкурок кокосов, смешанных с семенами и лекарственными растениями, которыми она набила подушку, чтобы лучше спать. Как ни странно, от боли ей стало лучше.
Она ударила по подушке еще несколько раз, стараясь попасть по кокосу, и поморщилась. Джиа принялась колотить по семенам и растениям, и тоска немного отпустила. Что же, с горечью улыбнулась Джиа, она способна контролировать хотя бы это: сама может решать, какую боль испытать.
Улыбка застыла на ее лице.
«Я позволила себе утратить самоконтроль».
Джиа находилась в центре водоворота и понимала, что еще немного, и утонет. Ей было необходимо найти опору, кусок дерева, чтобы схватиться за него и остаться на плаву. Тогда она сможет выбраться из водоворота и уцелеть. Она хотела снова принимать решения, стать хозяйкой собственной судьбы.
