– Зачем ты взяла ее с собой вчера вечером? – спросил Уилл.
– Привычка. Я знаю, ты скажешь, это глупо, но когда она со мной, я себя чувствую увереннее. Так, будто я могу от любой неприятности спастись.
– Совсем даже не глупо! Мне это кажется очень разумным.
– Мне снится иногда, что я пересекаю по проволоке огромное пространство…
– Ниагарский водопад?
– Может быть. И я на середине, внизу вода, клубится туман. Я так далеко от земли, что не вижу берегов.
– Страшно?
– Не сразу. Начинается всегда спокойно. Но потом я не знаю, в какую сторону мне идти.
– Если б это был мой сон, я бы, наверное, упал, – усмехнулся Уилл.
– О, такие у меня тоже бывают. В любом случае катушка всегда со мной. Так же, как твой карандаш, наверное.
Уилл удивленно рассмеялся.
– Да… Он мне думать помогает. Когда глаза и руки заняты, мысли текут свободно. Ну и я люблю рисовать.
– Это заметно!
– Становится интересно, когда доходишь до определенных вещей.
– Каких, например?
– Ну, не знаю… Есть вещи, о которых знаешь заранее – рисовать их будет интересно. Занавеску, например, со всеми складками. Или тени, я их обожаю.
– Это, наверное, трудно!
Уилл рассмеялся.
– Ну, не так трудно, как ходить по проволоке!
– Когда я на проволоке, мне кажется, что я все могу.
– Знаешь, – сказал Уилл, – я еще не очень хороший художник. Но я хочу им стать. – Он вспомнил разговор с отцом в первый вечер. – А мой отец хочет, чтобы я поступил в компанию клерком.
– А ты хочешь?
– Я подумал, что если бы работал на железной дороге, то смог бы как-то помочь переселенцам. Избавиться от таких, как Питерс.
– Было бы здорово, – согласилась Марен.
– И я мог бы помогать с проектами, – продолжал Уилл. – Проектировать мосты и корабли.
– Уверена, у тебя получится.
– Неплохая была бы работа, – сказал Уилл.
– Ага, – протянула Марен. – Вот только ты не хочешь этим заниматься, правда?
– Не хочу. В Сан-Франциско есть художественный колледж, я там хочу учиться.
– Так почему ты не поедешь туда?
– Мой отец не хочет платить.
– Ты можешь заработать, – фыркнула она. – Платить за себя сам. Я с пяти лет работаю.
Уилл почувствовал себя младенцем. Даже когда они были бедны, Уиллу никогда не приходилось работать. В те годы, когда они жили вдвоем с матерью, он был ответственным и выполнял все ее поручения: рубил дрова и носил воду, помогал со стиркой и с уборкой. Но он никогда не работал. Многие дети работали на заводах или в мастерских, но его это не коснулось. Казалось, что зарабатывать самому очень тяжело.
– Может быть, я не создан для тяжелой жизни, – сказал он. – Так думает мой отец.
– Ты в это веришь? Он пожал плечами.
– Если бы мистер Дориан меня не спрятал, Броган убил бы меня. Ведьма меня сглазила – я даже не вспомнил, что нужно надеть очки для маскега. Если бы не ты, я бы утонул…
– Ты смотришь на все это неправильно, – сказала Марен. – Ты ускользнул от Брогана! Ты ночью бежал по крышам «Бесконечного»! Это что-то да значит!
Уилл кивнул и даже чуть улыбнулся.
– Твой взгляд на вещи мне больше нравится.
– Значит, ты должен ехать в свою художественную школу.
Когда Уилл открыл дверь в вагон-салун, звуки обрушились на него, как дождь из покерных фишек. Из угла, где стояло пианино, доносилась песня, которую почти заглушали смех и топот собравшихся.
По всей длине вагона протянулась деревянная барная стойка. Мужчины устроились на высоких табуретах, поставив ноги на латунную планку. Они выпивали и сплевывали табачный сок в пепельницы. Стена за баром представляла собой длинное зеркало, отражавшее все помещение, – так в нем казалось вдвое больше народу. Пара чучел фазанов растерянно взирала на это сборище со стойки бара, а со стены рогатая голова лося сурово наблюдала за азартной игрой, которая шла за столами.
Иногда сквозь водоворот других запахов – несвежего пива, дыма сигар и пропитанной потом кожи – пробивался аромат духов, которого Уилл не слышал со своей первой ночи в поезде. Правда, это был совсем не тот нежный аромат, к которому он привык в гостиных первого класса и с которым ассоциировалась мама, а резкий тяжелый запах, распространявшийся женщинами в ярких платьях с оборками, которые прислуживали за столами или танцевали с мужчинами. Танцы казались еще более непристойными из-за тряски поезда. Все кружилось и дергалось.
Салун находился в двухэтажном вагоне, и на верхнем уровне мужчины, опираясь на перила, с напитками в руках смотрели на танцующих и на карточные столы. Несколько дверей отделяли маленькие комнатки, и Уилл заметил, как женщина с голыми плечами повела мужчину в одну из них. Почувствовав на себе взгляд Марен, он покраснел.
Проводник провел их в центр салуна. У одной из стен была сооружена платформа из бочек из-под виски и наискосок висела занавеска, образовавшая что-то вроде кулис для выступавших.
– Надеюсь, вам будет удобно, – сказал проводник.
– Уверен, они уделят нам все свое внимание, – сухо ответил мистер Дориан.
– О, они пришли сюда, чтобы посмотреть на вас, – сообщил проводник. – Поэтому здесь так много народу. Из-за одного карточного стола послышался радостный возглас и поднялся мужчина с рукой, полной купюр. Тут же другой набросился на него, и они, сцепившись в драке, покатились по полу. Стоявший за стойкой хозяин бара снял со стены кувалду и с грохотом опустил ее на прилавок. Драка быстро прекратилась, и несколько окровавленных мужчин, хромая, вышли из вагона.
– Предвкушаю это удовольствие, – сказала Марен, как только проводник ушел.
– Будем готовиться? – спросил мистер Дориан, направляя Уилла и Марен за занавеску.
Снимая пальто за занавеской, Уилл подумал: «После этого представления останется еще два, и я вернусь в первый класс». Но что-то в нем помимо его воли вздымалось от возбуждения при мысли, что он снова готовился выйти на сцену.
Они аккуратно разложили реквизит. Сняв пиджак, мистер Дориан вдруг изменился в лице и побледнел, но потом сделал глубокий вздох и встал во весь рост.
– Вы в порядке? – спросил Уилл.
Не ответив, инспектор манежа прошел через щель в занавесе.
Уилл и Марен прижались лицом туда, где занавеска отходила от стены. Уилл почувствовал слабый запах металла от покрытого украшениями костюма девушки, а также запах чистоты, мыла и нежный аромат ее волос и кожи, который показался ему особенно невинным в этом салуне, насквозь пропитанном пивными парами.
