– Начинай, – прохрипел мистер Дориан.
Начинать Уилл боялся. Рисунок получился очень похожим. Он еще чуть-чуть подправил его, но понял, что этим лишь напрасно тянул время.
Вылив на крышку красного, он добавил к нему белый и мешал их до тех пор, пока не получил розовый того оттенка, который его более или менее устроил. Свет был настолько плох, что Уиллу трудно было понять, насколько этот цвет был близок к цвету кожи. На другой крышке он смешал красный с зеленым, получив коричневый, и добавил его в розовый, чтобы немного смягчить тон. Затем он разбавил краски растворителем – так его линии должны были получиться тоньше и аккуратнее.
Самой тонкой кисточкой он начал закрашивать лицо артиста. Мистер Дориан ужасно побледнел, и Уилл решил добавить еще белого. Щетина на кисточках была твердой, они были не слишком хорошо отмыты. Контролировать мазки не получалось, и Уилл начал впадать в панику. Как мог он в такой ситуации справиться со ртом и с глазами?
Он снова и снова смотрел на мистера Дориана, пытаясь заставить свои глаза обводить и ощупывать неподвижную модель, но глаза эти отказывались даже смотреть на инспектора манежа. Голова Уилла была набита волнениями и переживаниями, зудевшими, как бесконечное воронье карканье.
– Уильям, пожалуйста, поторопись, – произнес мистер Дориан и опять поморщился от боли.
Уилл понимал, что нужно было накладывать краски быстрее, но боялся все испортить, постепенно закрашивая рисунок.
Он вытер кисть тряпкой и набрал темно-коричневый, чтобы приступить к волосам мистера Дориана. Затем он сменил кисть и проработал тени вокруг носа и глаз инспектора манежа. Аккуратными мазками он выписал ввалившиеся щеки.
– Уилл, – позвала его Марен, – ты в порядке?
Он посмотрел на холст и увидел, что все происходило как всегда.
– Картина умирает, – пробормотал он.
– Он умирает! – напомнила ему Марен.
– Прекрати осторожничать, Уильям! – поморщившись, приказал мистер Дориан. – Смотри на меня и пиши меня.
Уилл внимательно посмотрел на инспектора манежа. Тени углублялись, и его бледное лицо казалось подвешенным в пространстве. Не было видно ничего, кроме светящейся в темноте головы. И внезапно Уилл увидел мистера Дориана таким, каким он был, помимо плоти и крови. Как будто вся его жизнь выплеснулась из него, и Уилл разглядел все его отчаяние, и страх, и страсть, и чудовищную жажду жизни, как огонь, пожиравшую все на своем пути.
Лихорадочно вылив краски на крышки, Уилл быстро смешал их. Он составил нужные цвета и теперь не стал их разбавлять. Он работал мокрым по мокрому и наносил на холст все больше краски, стараясь накладывать густые мазки. Полотно казалось голодным и требовало еще и еще.
Инспектор манежа уже хрипел в агонии.
– Быстрее! – просила Марен.
Уилл накладывал на картину большие, жирные мазки, и вдруг что-то внутри него словно раскрылось. Теперь он как будто ощупывал кистью лицо мистера Дориана. Он торопливо смешивал краски, забывая вытирать кисть, и все продолжал бросать краску на полотно.
– Готово! – наконец объявил он.
Броган рассматривал сцепки позади вагона-мавзолея.
– Ты не можешь этого сделать, – сказал Маки. – Не в движении.
– Все возможно, – ответил Броган и показал Маки флакон с нитроглицерином, который носил в мешочке с песком.
Маки теперь был его единственным сообщником. Чисхольм исчез в тоннеле, но у Маки хватило ума спрятаться, когда налетела кавалерия со своими ходулями и метательными ножами. Они оба переждали заварушку, скрывшись за вагоном-мавзолеем.
– Мы уже слишком далеко зашли, чтобы останавливаться, – внушал он Маки, ощущая его сомнения. – Ты или со мной, или против меня. Решай сейчас, но знай, что впереди у нас кровавая дорога.
– Да с тобой я, – раздраженно огрызнулся Маки. – Или я разбогатею, или отправлюсь в ад.
Броган долгие годы работал подрывником. Он бурил дыры в скалах, закладывал туда порох или нитроглицерин и протягивал запал. Много раз у него на глазах людей разрывало на части, но на нем не было ни царапины. У него, как у кота, было девять жизней.
– Мы взорвем сцепку и оставим позади остальную часть «Бесконечного», – объяснил он Маки. – У нас в руках окажется вагон-мавзолей, а потом мы захватим локомотив.
– Как? Там же кочегары и машинисты!
– А мы велим им спрыгнуть, и они нас послушаются. – Он достал пистолет и показал его Маки.
– Так в нем патронов нет, – напомнил тот.
– Они-то этого не знают. Ты бы рискнул? А если не спрыгнут, получат ножом. – Маки ничего не ответил. – Потом отгоним локомотив в предгорье, к Прощальной. Взорвем на куски вагон-мавзолей, достанем золото. А потом сплавимся по реке и перейдем границу раньше, чем полиция коней оседлает.
Он прекрасно понимал, что делал. Броган был порядком потрепан, но не побежден.
– И глянь с другой стороны, – натужно улыбнулся он Маки. – Теперь меньше народу в доле.
Уилл смотрел на картину. Она вышла хорошо. Он написал хороший портрет. Несмотря на неряшливое смешивание, цвета казались ошеломляюще яркими. Портрет был неаккуратным и нереалистичным – никто бы не похвалил его за фотографическое сходство. Но у него каким-то образом получилось схватить и удержать самого человека, его душу.
– Покажи мне, – прошептал мистер Дориан.
Уилл повернул картину, это яростное столкновение цветов и текстур. Лицо мистера Дориана оставалось неподвижным, пока он созерцал свой портрет, но затем он улыбнулся и кивнул.
– Да, – проговорил он. – Это оно. Он глубоко вздохнул.
– Вам лучше? – спросила Марен.
– Да, – ответил инспектор манежа.
Он попытался подняться, но внезапно все его тело содрогнулось, он вскрикнул и схватился за левую руку, как будто обжегшись.
– Мистер Дориан! – воскликнула Марен, но он не услышал ее, застонав.
Стон его жалобен и душераздирающ – Уилл никогда не слышал ничего подобного. Лишившись сил, мистер Дориан обмяк, и Уилл с Марен смягчили его падение.
– Что не так? – подбегая, крикнул Роальд.
– Не работает, – сказала Марен, в отчаянии посмотрев на Уилла. – Почему портрет не работает?
– Я иду за доктором! – объявил Роальд.
– Нет… нет… – простонал мистер Дориан, но юноша уже вышел из вагона. – Ничего нельзя сделать.
– С портретом что-то не так? – убито спросил Уилл.
– Не с портретом, – с гримасой боли ответил мистер Дориан. – С холстом.
– Что? – спросила Марен.
Мистер Дориан покачал головой. Глаза его закатились, губы посинели. Он пробормотал что-то, что Уилл не смог разобрать, потом поморщился и выдохнул:
