— Послушаем, — сказала она, — не слышно ли чего? Барышня, вы не слышите голосов?
— Ничего не слышу! — отозвалась Эмилия, — конечно, теперь все спят в замке, кроме нас с вами.
— Дело в том, барышня, что я никогда здесь не бывала в такой поздний час, и после того, что я узнала, не мудрено трусить!
— Что же вы такое узнали? — спросила Эмилия.
— Ах, барышня, некогда теперь об этом рассуждать; пойдемте дальше. Вот эту дверь по левую руку нам и надо отпереть.
Поднявшись по лестнице, Доротея вложила ключ в замок.
— Ах, — молвила она, — столько лет не отпиралась эта дверь! Я, право, боюсь, не заржавел ли замок.
После некоторых стараний Эмилии, однако, посчастливилось отпереть дверь, и обе вошли в просторный, старинный покой.
— Ах, Боже мой! — воскликнула Доротея, — как подумаешь, что в последний раз я проходила в эти двери, следуя за телом моей бедной госпожи!
Эмилия молчала, пораженная этим замечанием и унылым, мрачным видом комнаты; обе женщины прошли по длинному ряду хором, наконец достигли одной комнаты, еще обширнее остальных и сохранившей остатки увядшей роскоши.
— Отдохнем здесь немного, — предложила Доротея слабым голосом, — сейчас мы войдем в опочивальню, где скончалась моя госпожа! Вот эта самая дверь ведет туда… Ах, барышня, и зачем вы только уговорили меня прийти сюда?
Эмилия, придвинув одно из массивных кресел, которыми была обставлена комната, просила Доротею сесть и успокоиться.
— Как все здесь напоминает былые времена! — проговорила старуха, — право, точно вчера все это случилось!..
— Слышите, Доротея! что это за шум? — встревожилась вдруг Эмилия.
Доротея порывалась вскочить с кресла, со страхом озираясь и прислушиваясь, но кругом все было тихо; тогда старуха опять вернулась к предмету своей печали:
— При жизни маркизы этот салон был самым роскошным во всем замке и убран по ее вкусу. Вся эта великолепная мебель… теперь нельзя разглядеть ее сквозь густой слой пыли, да и освещение у нас тусклое, — вся эта великолепная мебель нарочно выписана из Парижа и сделана по фасону обстановки Луврского дворца; все вывезено из Парижа, кроме вот этих огромных зеркал (те привезены из какого-то другого края) и этих богатых ковров! А как полиняли краски с тех пор, как я в последний раз была здесь!
— Вы говорили… это было двадцать лет тому назад? спросила Эмилия.
— Около того, сударыня, уж я-то твердо помню! но только это долгое время иногда кажется мне одним мигом! Смотрите, этими ковровыми обоями бывало все восхищались: на них изображены сцены из какой-то знаменитой книги, да я позабыла— какой!
Эмилия встала, чтобы рассмотреть фигуры на обоях и, прочтя стихи на провансальском наречии, вытканные под каждой сценой, убедилась, что картины представляют эпизоды из известных старинных романов.
Доротея, несколько успокоившись, встала и отперла дверь, ведущую в спальню покойной маркизы. Эмилия вступила в высокую комнату, увешанную кругом темными ткаными обоями и до того обширную, что при свете лампы, которую она подняла кверху, невозможно было охватить глазом всего пространства. Доротея как вошла, так и опустилась на стул, тяжко вздыхая; она долго не могла решиться взглянуть на места, возбуждавшие у нее такие жгучие воспоминания. Но вот через несколько минут Эмилия различила сквозь полумрак кровать, на которой скончалась маркиза; пройдя в дальний конец комнаты, она увидела перед собой высокий драпированный балдахин темно-зеленого штофа, с занавесями, ниспадавшими до полу, в виде, как было двадцать лет тому назад; на постель был накинут, в виде одеяла, погребальный покров из черного бархата, спускавшийся до самого пола. Эмилия вся дрожала, рассматривая его при свете лампы, потом она заглянула под темный полог, почти ожидая увидеть там человеческое лицо. Но она вдруг вспомнила, какой ужас она испытала, увидев умирающую тетку в башне Удольфского замка, и у нее замерло сердце в груди. Она хотела отойти от постели, как вдруг подошла Доротея и воскликнула:
— Пресвятая Богородица! Мне так и чудится, что я вижу свою госпожу распростертой на этом покрове, как в ту пору, когда она только что умерла!
Эмилия, испуганная этим восклицанием, невольно опять взглянула за полог, но ничего не увидела, кроме мрачного черного бархата. Доротея, чтобы не упасть, удержалась за край постели, и хлынувшие слезы принесли ей некоторое облегчение.
— Ах, — молвила она, проплакав некоторое время, — здесь, на этом самом месте, я видела в ту страшную ночь и держала руку моей бедной госпожи, слышала ее предсмертные слова, видела все ее мучения, здесь она скончалась на моих руках!
— He предавайтесь этим тяжким воспоминаниям, — уговаривала ее Эмилия, — уйдем отсюда. Вы лучше покажите мне картину, о которой вы мне говорили, если это не слишком расстроит вас.
— Она висит в соседней каморке!
Доротея встала и подошла к маленькой дверце у изголовья постели; Эмилия последовала за нею в род чулана.
— Вот она, смотрите на нее, барышня! — проговорила экономка, показывая на женский портрет, — вот она сама, как вылитая: такой она была, когда впервой приехала в замок. Видите, цветущая, юная… точь-в-точь как вы, и так скоро ее смерть подкосила!
Тем временем Эмилия внимательно рассматривала портрет, представлявший сильное сходство с миниатюрой, хотя выражение лица было несколько иное. Но Эмилии показалось, что и тут в чертах сквозит та же задумчивая меланхолия, составлявшая характерную особенность миниатюры.
— Пожалуйста, барышня, станьте рядом с портретом, чтобы я могла видеть вас вместе, — попросила Доротея.
Эмилия исполнила ее просьбу, и она опять разахалась, пораженная сходством. При взгляде на портрет Эмилии показалось, что она где-то видела лицо, похожее на это, но кто это был, не могла вспомнить.
В чулане было много вещей, принадлежавших покойной маркизе: платье и части одежды валялись по стульям, точно их сейчас только что сбросили. На полу стояли черные атласные туфельки, а на туалете лежали пара перчаток и длинная черная вуаль; чуть только Эмилия прикоснулась к ней, как она стала рассыпаться от ветхости.
— Ах, — заплакала Доротея, глядя на вуаль, — моя госпожа положила ее сюда собственными руками, никто и не трогал ее с тех пор!
Эмилия вздрогнула и сейчас же положила вуаль на прежнее место.
— Я помню, как она ее снимала, — продолжала рассказывать Доротея, — это было вечером, перед самой смертью; она вернулась с маленькой прогулки по саду, и мне показалось, что прогулка очень освежила ее. Я даже заметила ей, что у нее вид гораздо лучше стал, и помню, какой грустной улыбкой она отвечала мне. О Боже! ни она, ни я не подозревали, что в ту же ночь она умрет!
Доротея опять залилась слезами, затем, взяв в руки вуаль, вдруг набросила ее на голову Эмилии. Та вздрогнула, когда вуаль прильнула к ее голове и стану, падая до самого пола, и сейчас же хотела сбросить ее, но Доротея умоляла ее постоять так с минуточку.
