Ему нужны люди для кампании на западе, а его собственный народ слишком обескровлен. После смерти А’эшен ее племена рассеялись и не желают кланяться никому из тех, кто остался. Приходится на них охотиться, словно на диких зверей.
Тяжело. Никто не может делать вид, что эта война его не касается.
* * *
Он просыпается и уже знает: случилось нечто страшное. Свет на севере угас.
Он отправляется туда как можно быстрее, отворяя портал прямо на поле битвы.
Ее нет! Нет! Везде вокруг лишь трупы – сотни, тысячи трупов, но нигде нет и следа его дочки.
И эти чужаки. Среднего роста, вооруженные мечами, топорами и копьями, заслоняющие лица тяжелыми шлемами.
Он подбегает к первому из мертвых врагов и срывает шлем.
Человек.
Просто человек, рядом лежит суи, в нескольких шагах поодаль – венлегг, но без клановых цветов на панцире, потом снова человек и еще один. Низкий, кряжистый воитель народа гор. И женщина в одеждах всадников Лааль.
И она внезапно шевелится, кашляет и открывает глаза.
– Прислали тебя, верно? – улыбается кроваво она. – Скажи там… на Юге… что свободные люди… не станут гибнуть… за безумцев…
Умирает.
* * *
Он жив. Отерся о доски борта, а потом чьи-то руки схватили его за одежду и вытащили из воды. Он слышал обеспокоенный голос, кто-то ударил его по лицу – раз и другой, насильно раскрыл ему глаза.
Альтсин перегнулся пополам и принялся блевать.
Он выжил.
Переплыл Реку Слез. Оказался спасен, и Эльхаран даровал ему жизнь.
* * *
Он встретил Явиндера там, где тот и обещал: за городом, на границе соленых болот. Ясновидец сидел на трухлявом стволе под купой рахитичных деревьев и, похоже, ждал его, всматриваясь в гладь крохотной запруды.
Альтсин успел переодеться, забрать из нанятой комнаты оружие и инструмент.
– Ты выжил, – хмыканье старика было едва слышным.
– Выжил. Река… – Вор заколебался. – У нее ведь есть душа, верно?
– У каждой вещи в этом мире есть дух, у ствола, на котором я сижу, тоже, а когда он сгниет окончательно, дух его станет частью духов насекомых, растений и грибов. Это – истина, известная ведьмам, диким колдунам и шаманам. Истина, которую меекханские маги, что стоят во главе школ аспектированной магии, и великие жрецы, правящие душами с золоченых тронов, хотели бы стереть с лица мира. Выводы, которые можно сделать из этого знания, пугают их до мозга костей.
– Не дух. Душа.
– Да. У нее есть душа. – Ясновидец не отводил взгляд от запруды, но его морщинистое лицо изломалось в короткой усмешке. – Видишь. Снова дрогнула.
По поверхности запруды, ямы в земле, шириной едва в несколько ярдов, разошлись ленивые круги.
Явиндер наконец-то взглянул на него. Белые глаза смерили вора с ног до головы.
– Ты идешь на войну?
– Это так заметно?
– Если знаешь, как смотреть… – Пожатие плечами было предельно красноречивым.
Альтсин всмотрелся в воду.
– Снова двинулось, – отозвался он наконец, чтобы прервать установившуюся тишину. – Что там? Рыба?
– Жаба. Последняя в этом месте. Умирает. Не хочет погибать, но здесь уже нечего есть. А потому уже много дней она подыхает с голоду.
– Захватывающе.
– Нет. Пугающе. Там, подле берега, – это икра. К счастью для следующего поколения, покрытая ядовитой слизью. Тысячи крохотных головастиков. Ждут, пока старая жаба умрет, иначе она бы их сожрала. Едва только помрет – начнется. Они вылупятся. Головастики наполнят запруду, станут питаться старыми водорослями с ее дна. И расти. Однажды станут преображаться в жаб и откроют, что водорослей им уже недостаточно. Будут голодать. А потом начнут пожирать друг друга. Охотиться за подобными себе меж камнями и расти дальше. А когда наедятся, примутся совокупляться. И откладывать икру. И продолжат охотиться друг на друга. И будет их все меньше, пока в конце не останется одна, которая наконец, изможденная, не помрет от голода. А потом снова вылупятся головастики.
– Захватывающе, повторюсь. А теперь расскажи мне об этой чудесной дикой траве, что растет вокруг.
Выражение лица ясновидца не изменилось.
– Зачем ты, собственно, пришел?
– Когда я был в воде, вцепившись в твое весло, обещал себе, что если выживу, то найду тебя и выпущу кишки. Но потом… я увидал свои сны и видения. Он, Эльхаран, вытащил их из моей головы. Вот только… в этом нет смысла.
– Во всем есть смысл, Альтсин. Только порой смысл этот может нам не нравиться.
– А иной раз может нас и убить, да? Превратить в чудовищную тварь, жаждущую смерти всего, что живет?
– Случается и так.
Альтсин поколебался, потом все же присел на ствол рядом с ясновидцем.
– Река… Воспоминания, которые она открыла… Я не знаю, что они значат. Авендери? Это воспоминания кого-то из божьих сосудов? И… самого бога?
– Возможно, Альтсин, возможно.
– Что со мной происходит? Что это такое, сидящее в моей голове?
Ясновидец странно улыбнулся:
– Я бы тоже хотел это знать…
Он поднял горсть камешков, взвесил их в ладони, а потом подбросил вверх, над гладью запруды. И прыгнул, словно выброшенный пружиной.
Внезапно в руке старика появился топор – странное оружие с блестящим золотым полукругом острия и четырехфутовым древком. Альтсин не успел удивиться, а Явиндер уже зависал над ним, вытянувшись в воздухе, а топор завершал удар. Уклониться!
Он ушел влево, легко балансируя на полусогнутых ногах, оба кинжала уже были у него в руках с чувством, что этого мало, что в ладонях должно оказаться более крупное и тяжелое оружие. Альтсин принял острие топора на гарду кинжала, изменил направление удара, второй рукою двинул вперед, но ясновидец был слишком далеко, оружие давало ему немалое превосходство. Они отскочили друг от друга. И снова сшиблись, топор Явиндера рубил воздух, превратившись в золотую полосу. Сойтись. Вперед. Ближе!
Альтсин ударил локтем в лицо ясновидца с такой силой, что боль взорвалась у него в плече, уронил кинжал, ухватил старика за руки и притянул к себе. Ударил коленом в живот, добавил лбом, они покатились по камням. Внезапно он оказался сверху, прижимая шею Явиндера рукояткой его топора. Сжал руки сильнее, надавил всем телом. Давай! Сдохни!
Он дернулся и вскочил с земли с руками, все еще сжатыми на вырванном у ясновидца оружии. На долю мгновения видение топора, что разрубает на куски безоружного Явиндера, завладело им полностью. Боевая ярость обладала привкусом холодной, хрустально чистой воды на губах затерявшегося средь песков странника, свежего куска мяса во рту голодающего несколько дней человека. Она искушала. Наполнись мною. Испей. Давай же!
