Он же, во имя тех, кто погиб, должен сломать тех, кто более не желает сражаться…
* * *
– Они красивы.
Солнце прячется за линией холмов, подсвечивая багрянцем старого вина низко висящие тучи. Нет ветра, что холодил бы кожу, однако под вечер температура несколько снижается. Жара последних дней утомила всех.
Если не спадет, придется выкапывать новые каналы и отводить несколько ручьев по направлению к полям на южных склонах. Иначе виноград засохнет.
– Говорю, они красивы. – Голос рядом спокоен, но в нем можно ощутить и раздражение. – Достойны, мудры, полны уверенности. Благородны. Поклонились Владыке как истинному богу.
– И потому-то они мудры?
«Животные, – думает он, – нужно забрать животных с лугов у леса. Овцы и козы как-то еще справляются, но для коров воды маловато. Пруд усох почти наполовину и начал подозрительно пахнуть. Еще немного, и звери начнут болеть.
И колодец надлежит углубить. Уже дважды за этот год обнажалось илистое дно».
– Нет. Но их умения… необычны. Они не пользуются привычной Силой, потому что вокруг них нет и следа ее. И все же они могут совершать удивительные вещи.
Голос все еще тих. В нем чувствуется… напряжение.
Завтра следует собрать людей и осмотреть запруду на Абэине. Реку взяли в оковы несколько лет назад, создав озерцо, наполняющее их столы свежей рыбой, однако низкий уровень воды обнажил несколько трещин в верхней части плотины. Когда придут осенние грозы, лучше бы, чтоб все не обрушилось.
И дети… Кто-то опять видел, как та банда сорванцов плещется в заливе. Надо бы им надрать уши. Берега сделались болотисты и опасны. Кто-то может и утонуть. А казалось ведь, что его троица достаточно рассудительна.
– Это дело Господина и его слуг, – отвечает он наконец. – Я ему полностью доверяю.
Проклятие, не удалось произнести это достаточно равнодушным тоном. Каждое слово будто бы на месте, последовательность их – должная, но на самом деле он прошел в ногте от границ святотатства.
– И он об этом знает. Потому, чтобы не подвести твоего доверия, решил снова сойти меж своих людей.
Мир трескается и распадается со звуком миллиона стеклянных осколков, падающих на каменный пол. Пришествие. Одержимость Объятиями. Воля, которая повелевает, ломает и давит, изменяя любого мужчину, женщину и ребенка.
Он поворачивается и смотрит на сидящего рядом. Покрывающие его тело рисунки должны быть лишь украшениями. Должны лишь напоминать. Лишь создавать возможность. Сосуды должны оставаться пустыми, а боги должны странствовать своими царствами, довольствуясь молитвами и жертвами смертных. Теперь же сушь, виноград, животные и дамба не имеют больше значения. Если бог прикажет, все они покинут долину и пойдут туда, куда их погонит его каприз. Свобода – это иллюзия.
– Когда? – спрашивает он наконец.
– Ох… – Улыбка старшего брата словно каменный наконечник стрелы, воткнутый в глаз. – Он уже здесь.
И в глубине его глаз становится виден Бессмертный.
* * *
Болит. Жжет. Рвет. Горит. Он знает уже все оттенки страдания, какие можно причинить телу. Некоторые из красителей ядовиты, они должны убить нервы, избавить кожу от чувствительности, превратить ее в мертвый панцирь, неприступный для боли. Кое-кто из подверженных Отмечанию не переживет татуирования, другие сходят с ума, третьи теряют конечности, когда приходит заражение.
Он переносит украшение тела так же хорошо, как и брат. Даже не слишком сильно кричит.
Из-за боли он не сумел бы уснуть без отваров из зелий, отупляющих разум и гасящих сознание.
Ему они нужны.
Когда в последний раз он видел Онуве’ю, та шла в первом ряду лучников. Обрезала волосы, шрамы от ожогов, под которыми исчезли ее веснушки, уже не выглядели так жутко.
Она не желала помощи целителей, которые могли бы это убрать.
Не желала и Прикосновения Господина, хотя его брат сделал такое предложение от чистого сердца.
В каждой битве она становилась в первом ряду, а у пояса ее висел кусочек обугленного дерева.
Больше от их дома ничего не осталось.
Его выбрал Господин. Нужны были сосуды, ибо пламень войны разгорался, пожирая все и всех.
Брат удивительно хорошо перенес вплетение в Узел, а значит, должен справиться и он сам.
Он благодарил Его за это, особенно за отвары из зелий, которые притупляли сознание.
У него не было достаточно сил, чтобы сойти на самое дно долины и обыскать пепелище.
* * *
Он лежит и не может вздохнуть поглубже, как будто на грудь ему уселся великан.
Наконец он отвратительно и тяжело откашливается и вдруг слышит их. Других Бессмертных. Они приближаются медленно, по одному.
«Ты слишком потерялся на этой войне, Воитель».
«Нет уже для тебя иного пути».
«Некоторые могут остаться, но не ты».
«Мы их не сдержим. Не без барьера».
«Уберем тебя за него».
«Мир заслуживает своего шанса».
* * *
Он просыпается, почувствовав ее присутствие. Это лишь далекое эхо, но он узнал бы ее всюду.
«Корабли Странников покидают восточное побережье. Мы захватили два. Горят».
Вместе со словами приходят образы. Борт высотой в сто футов, мачты словно лес, бак будто пристроившийся на вершине скалы замок. Все в багрянце, простреленном нитями золота. И почти нет дыма, что свидетельствует: сломан барьер, оберегающий гигантский корабль, а источник пожара – в Силе.
«Куда они поплыли?»
«Неизвестно. Ушли за мир».
Он улыбается. Странники уже не представляли собой серьезной угрозы, они редко заходили в глубь суши, но вот уже десяток лет главенствовали на всех морских путях на востоке. Теперь наконец-то можно будет перебрасывать войска кораблями вдоль побережья. Можно будет ударить в Страну Тумана с моря и вернуть утраченную землю. Но теперь… его ждали переговоры. Приглашение было странным и таинственным. Поколебавшись минутку, он решил не говорить пока ей об этом.
«Я рад. Что-то еще?» – спрашивает он, поскольку чувствует, что дело не только в Странниках.
«Да. Я беременна».
* * *
Убейте их.
Он не говорит вот уже какое-то время. Не хочет, не должен говорить. Указывает цель и концентрирует Волю, а его отряды отправляются туда, куда он желает, и убивают. Штурмуют города, не желающие ему поклониться, уничтожают селения чужаков, даже тех, кто никогда против него не сражался. Ровняют с землей села, отдельные хаты и землянки.
