Алина понимала, что если на нее будет предпринята со всех сторон атака, ей ни за что не уцелеть. Для этого у нее не хватит ни сил, ни знаний, ни ресурсов. За те пять лет после смерти супруга, когда она взяла бразды правления компанией в свои руки, она многому научилась. Да, она уже совсем не та наивная девочка, которую мог обмануть едва ли не любой, за этот период она поднаторела в делах. Но есть предел и ее возможностям. И она об этом хорошо знает. Но самое печальное в этой ситуации заключалось в том, что она знала, что Викдорович вполне мог провернуть подобную комбинацию. В бизнесе такие случаи встречаются сплошь и рядом. Да она и сама делала весьма сомнительные вещи. И если он в этом как-то замешан, по большому счету она даже не может его осуждать. В их среде рассчитывать на чужую порядочность, конечно, можно, но крайне опасно. И все же Алина надеялась, что на этот раз Михаил ни при чем. Ведь он единственный человек, на которого она может опираться. С этой надеждой она и подъехала к дому любовника.
Он ее уже ждал. Она позвонила ему еще из офиса, сказала, что произошло нечто крайне неприятное. Но рассказывать подробности не стала. И теперь пристально всматривалось в его лицо; насколько искренен он в своем о ней беспокойстве.
Слободиной показалось, что Михаил вполне искренен. Пока она рассказывала, что случилось, его лицо становилось все более и более хмурым.
— Что ты обо всем этом скажешь? — завершила Алина вопросом свой рассказ.
— Я предполагал подобное развитие событий, вот только не думал, что все произойдет так быстро.
— Ты что-то знал?
Викдорович пожал плечами.
— На уровне слухов.
— Но почему мне не сказал о них.
Он подошел к Алине и нежно взял ее за руку.
— Во-первых, не хотел тревожить раньше времени, да и не предполагал, что эти ребята так ретиво возьмутся за дело. А во-вторых, не случайно же я затеял разговор про объединение наших бизнесов. Чем крупней компания, тем трудней ее проглотить.
— Как-то все очень странно получилось. Ты начал этот разговор и тут же пришел этот бандит.
Викдорович вдруг даже попятился от нее.
— Ты подозреваешь меня, что я его послал, чтобы подстегнуть тебя к объединению?
Алина почувствовала смущение. Не слишком ли опрометчиво она поступила, проговорившись о своих подозрениях?
— Я так не думаю, но…
— Но не исключаешь такой возможности, — завершил он фразу.
— В жизни может быть все, что угодно. Разве не так?
— В этом ты права, — усмехнулся он. — Но на этот раз я тут ни при чем. Хотя не знаю, поверишь ли ты мне на слово.
— Прости, если я тебя обидела. Но в такой ситуации… — Ее прервал звонок мобильного телефона.
— Извини. — Она извлекла из сумочки трубку. Несколько минут молча слушала. — Я еду немедленно, — произнесла она и положила мобильник обратно.
— Что-то еще случилось? — встревожено спросил Викдорович.
— Вот именно еще. Звонили из клуба, мой дорогой супруг напился и устроил дебош. Еду разбираться и возмещать убытки.
— Сама видишь, с этим надо как можно скорей кончать, — произнес Викдорович.
Алина посмотрела на него, но ничего не ответила.
7
Стас Немиров — молодой драматург, сидел в кресле первого ряда и внимательно смотрел на сцену. Репетировали его пьесу, которую он давно и безуспешно предлагал по разным театрам и которую никто не брался ставить. Но Рагозин взял, когда Стас уже отчаялся увидеть свое детище на сцене. Стас безумно обрадовался. Еще более обрадовал его тот факт, что режиссер Рагозин показался ему тем человеком, который сумеет уловить дух произведения и выразить его в спектакле. Стас считал это очень важным. Он был человеком амбициозным, не лишенным таланта и полагал, что если уж так случилось и он не простой ремесленник в своем деле, то отблески его гения не должны умереть на бумаге. Желательно, чтобы они воплотились в игре актеров и были замечены зрителем. А еще лучше театральными критиками и прессой. А там недалеко и до общественного признания со всеми вытекающими отсюда приятными последствиями.
В мыслях Стас часто улетал в то время, когда это произойдет. В той жизни у него была роскошная вилла на берегу моря, собственна яхта, пляж, огромная парковая территория, прилегающая к дому, с многочисленными фонтанчиками, экзотическими деревьями и цветами, и многое, многое другое….Такие фантазии часто посещали Стаса в самый неподходящий момент. Вот как сейчас, например, когда нужно было быть особенно внимательным и сосредоточенным. Но Стас предпочитал на какое-то время плюнуть на все и с наслаждением предаваться своим мечтам. Он заметил, что черпает из своих фантазий какую-то удивительную силу и энергию. И Стас полюбил их, потому что они служили ему щитом, прикрывающим от скуки и беспросветности повседневной жизни.
Стас оторвался от своих мыслей и сосредоточился на игре актеров. Через пол часа он понял, что Рагозин трактует его пьесу совсем иначе, нежели он сам.
— Стоп, стоп, стоп! — Стас захлопал в ладоши и поднялся с кресла.
Рагозин с удивлением огляделся. Кто это посмел так грубо вмешаться в процесс священнодействия, который происходит на сцене? Кроме него самого никто и никогда не осмеливался посягнуть на это право. Тут он увидел драматурга, который быстро приближался к нему.
— Что случилось? — брови Рагозина сердито сдвинулись на переносице.
— То, что вы репетируете совсем другую пьесу, — объяснил Стас.
Рагозин ничего не ответил, только еще более нахмурился и забарабанил ногой об пол. Все члены труппы знали, что это было признаком надвигающейся грозы, и приготовились быть свидетелями миниспектакля, который мог разыграться в любую минуту.
— Объяснитесь, — наконец буркнул Рагозин.
— Поймите меня правильно. Вы показываете очень профессиональную игру, но при этом духовно кастрировали мою главную героиню…
— Она теперь моя, а не ваша, и я имею право делать с ней то, что захочу, — грубо оборвал его Рагозин на полуслове.
— Но ведь вы исказили ее образ… — попытался было вставить Стас, но Рагозин снова не дал ему продолжить.
— Ваша героиня полная дура, юродивая, которых сейчас днем с огнем не найдешь. Выродились такие. Современными женщинами движет алчность и расчет.
— Вы правы, — согласился Стас. — Поэтому я и хотел напомнить нашим женщинам о том, о чем они давно забыли. О том, что можно быть другими — не холодными и расчетливыми, а смешными чудачками с абсурдными идеями, которые они воплощают в жизнь, и от этого всем становится теплее и легче жить на свете.
— Я хочу сказать вам, молодой человек, — проговорил Рагозин четко чеканя слова, — если вы этого еще не знаете, что хороший режиссер сродни архитектору. Он сам рисует и строит игру, даже если при этом использует ваши идеи. Вот здесь, — Рагозин схватил пьесу и потряс ею в воздухе, так что несколько листков вылетели и осенним листопадом плавно опустились на пол, — здесь не более, чем одни бесплотные идеи. В них одно содержание и только. И в этом ваша заслуга, не скрою. Но на этом она и заканчивается. А дальше, — ноздри Рагозина гневно раздулись, — дальше начинается моя епархия. И тот, кто осмелится нарушить ее пределы, тому не поздоровится. — Рагозин перевел дух, — Впрочем, если вам не нравится, как я трактую вашу пьесу, можете забирать ее. У меня полно других произведений.
