Пунш не любила ничего современного, терпеть не могла вульгарных словечек из лексикона братвы, ей нравились стихи поэтов серебряного века и Вертинский, но больше всего она любила, коверкая французские слова и наполняя квартиру гортанным, хрипловато-рычащим мурлыканьем, изображать из себя Эдит Пиаф.
Иногда, забывшись (он начал понимать это уже сейчас, когда ее не стало), Лена вдруг принималась мыть полы или готовить борщ. Почти раздетая, с тюрбаном из полотенца на голове, напевая песенку за песенкой из репертуара Пиаф, она носилась по квартире с пылесосом, гремела на кухне кастрюлями, после чего вдруг все резко бросала, возвращалась в спальню и, накинув на себя любимый зеленый халат с манжетами и воротом из гобеленовой парчи, устраивалась поудобнее перед телевизором и долго не отвечала Варнаве, притворяясь, что вовсе не замечает его.
Что это было: игра? Варнава был уверен, что Пунш жила двойной жизнью. Помимо стремления максимально приблизиться к своему кумиру, Пунш, забывшись, превращалась в самое себя, в обычную девчонку, хорошо обученную матерью всем домашним делам. Возможно, она происходила из неблагополучной семьи – еще подростком сбежала из дома. Но Лена молчала, когда он задавал ей вопросы, касающиеся ее детства, ее прошлого.
Единственное, чего она не стеснялась делать при нем, это приводить в порядок свои драгоценные платья. Стирала она их только вручную, сушила исключительно на свежем воздухе и на плечиках, но только не на солнце, «чтобы не выгорали», а уж гладила часами, мучаясь над каждой складкой драпировки, отпаривая швы и пользуясь при этом специальной плотной марлей.
И вдруг она исчезла. Неожиданно. Затем – эта могила Елены Пунш на Воскресенском кладбище. Убийство цыгана в Свином тупике, того самого цыгана, который приносил ей деньги.
Варнава голову себе сломал над вопросом: что связывало цыгана и Лену? Если он приносил ей деньги, стало быть, задолжал ей. Но за что и сколько, ведь деньги-то были немалые!
Навряд ли это был шантаж, хотя бы уже потому, что ее было бы проще убрать, чтобы не платить ей.
Варнава понял бы подоплеку этих приношений, если бы Лена хотя бы на время куда-то исчезала, в этом случае можно было бы предположить ее реальную связь с преступным миром, а ее отлучки считать временем, потраченным на «дело».
Была у Варнавы и еще одна версия – мать или отец. Что, если ее отец или мать были преступными авторитетами и погибли? В таких случаях «организация» заботится о семье погибших и полностью содержит ее. В данном случае Пунш могла оказаться, предположим, дочерью вора в законе.
Чтобы выяснить все досконально, Варнаве была нужна Изольда. Но, с другой стороны, он не представлял себе, как можно доказать ей, что он связался с ее племянницей вовсе не ради того, чтобы через Валентину познакомиться с «важняком» Хлудневой, которая помогла бы ему распутать клубок проблем и загадок, связанных с Пунш. Валентина – красивая девушка, да к тому же такая трогательная в искренних чувствах к нему. И познакомился он с ней совершенно случайно. Как могла Изольда предположить, что эта встреча в поезде была подстроена? Неужели, чтобы познакомиться с Изольдой, он стал бы идти таким сложным путем, вместо того чтобы выйти на нее напрямую… Ему достаточно было просто прийти к ней на прием в прокуратуру и попытаться уговорить ее провести определенную работу за деньги. Если бы она отказалась (чего он не исключал, учитывая всем известную незапятнанную репутацию Хлудневой), то он вышел бы на других следователей прокуратуры, если не на самого прокурора.
Изольда была права, когда напомнила ему о недвижимости в Сочи. Но это был НЗ – неприкосновенный запас. Быть может, именно теперь и настало время обратить его в деньги, но Варнава не торопился. Для него самым важным сейчас было понять: кто его обобрал? Как ни старался он найти заинтересованное лицо среди своих друзей-товарищей, перед ним маячило лишь улыбающееся нежное личико Пунш. Только она могла опоить его каким-нибудь наркотиком, чтобы заставить в бессознательном состоянии подписать генеральную доверенность Блюмеру на ведение всех дел.
Блюмер – адвокат, который за деньги продаст родную мать. Это он понял, когда наводил о нем справки через знакомых, да и со слов Изольды было ясно, что Лев Борисович в отношении его потрудился на совесть – продал ВСЕ, раздел его догола!
С новой сигаретой внезапно пришла и новая мысль. Абсурдная, абсолютно невероятная, вызвавшая приступ тошноты…
А что, если Изольда права и Лена действительно села к нему в машину исключительно для того, чтобы, войдя к нему в доверие, обчистить потом до нитки? План гениальный, если учитывать постоянные ее встречи с цыганом, якобы приносящим деньги. Спрашивается, а почему она не могла встречаться с цыганом тайно? К чему было афишировать их встречи?
«Убедив меня, – рассуждал Варнава, – что у нее есть деньги, и немалые, она тем самым полностью усыпила мою бдительность, заставила поверить в свою бескорыстную и страстную любовь, чтобы потом, выбрав подходящий момент, подсунуть мне на подпись эту проклятую доверенность».
Безусловно, суммы, полученные Леной от цыгана, которые она демонстративно швыряла на стол после его ухода, не шли ни в какое сравнение с тем капиталом, который имелся у Варнавы. Возможно, что тот же самый Блюмер за скромный гонорар предоставил Пунш информацию о недвижимости ее «возлюбленного». Но если разорение Варнавы действительно лежит на совести Пунш, то о его состоянии она должна была знать ДО ТОГО, как подсела к нему в машину. Именно с того вечера, очевидно, и следует начинать отсчет времени, потраченного Еленой Пунш на претворение в жизнь плана по разорению Варнавы.
Как ни трудно было Варнаве допустить вероятность и реальность такой чудовищной аферы Пунш, мысль эта теперь прочно засела в его мозгу и подтачивала душевные силы. Он любил Лену, поэтому боль была невыносимой. Предательство, предательство… Какое страшное и безысходное слово!
И тут он вспомнил Валентину. Они расстались, даже не попрощавшись. Он поступал так со многими своими женщинами, но Валентина была другая, она по-настоящему любила его и была достойна более бережного и нежного отношения к себе. Конечно, она улетела в Адлер из-за него, чтобы не видеть его, чтобы там, на расстоянии, излечиться от болезни любви и набраться сил для дальнейшей жизни. Валентина поняла, что он любит Пунш, и оставила его в покое. Но могло произойти и более страшное: она могла уехать из С. навсегда, не выдержав предательства Изольды. Бог с ним, с Варнавой, но родная тетка! Валентина могла проснуться ночью от шума и возни за стенкой, заглянуть в спальню Изольды и увидеть их вместе – своего возлюбленного Варнаву и тетку… Это ли не предательство?
Он злился и на себя, и на Изольду, которая после того, что между ними произошло, смела еще и упрекать его, винить в отъезде Валентины, как если бы она сама была тут ни при чем!
Хотя нет, конечно, нет! Она, безусловно, чувствовала свою вину и теперь искала возможности вернуть Валентину. И даже согласилась помочь Варнаве уладить его дела, чтобы он помог ей разыскать племянницу. Он не имел представления, как можно повернуть вспять процесс продажи его недвижимости – насколько ему было известно, обратного хода здесь нет. Люди, купившие у Блюмера дома и квартиры Варнавы, никогда не согласятся аннулировать договоры. К тому же теперь, когда Блюмера нет в живых, с кого спрашивать? С Пунш, которая тоже вот уже пять лет является усопшей?
