* * *
В парикмахерской Изольде пришлось провести почти три часа – краска не брала жесткие седые волосы, да и укладке они поддавались лишь при помощи специальных щипцов, гелей и пенок.
Сидя в невероятно удобном, с мягкими и уютными подлокотниками, кресле напротив огромного зеркала, она смотрела на свое отражение и не могла поверить, что эта довольно молодая женщина – она, еще недавно выглядевшая как «бронтозавр». Любимое выражение Валентины.
Вот сейчас она действительно была похожа на свою сестру. Изольда не верила, когда окружающие говорили об их похожести с Нелли – они были совершенно разные. И по внешности, и по темпераменту, и по характеру, и даже по тому, как говорили, двигались и причесывали волосы. Хотя обе были, по словам родителей, бешеные, неуправляемые, дикие, сорвиголовы, непоседы… Конечно, для постороннего глаза они казались эдакими чудаковатыми и чрезвычайно подвижными девчонками-близняшками, и мало кто из окружения Хлудневых догадывался, насколько разными были сестры и какими темпами увеличивалась между ними пропасть различий.
Изольда всегда знала, чего хочет в жизни, и отличалась от Нелли неприхотливостью и даже в какой-то мере аскетичностью. Юридический институт, работа за гроши простым следователем в районной прокуратуре, затем в областной… «Долгий путь в никуда» – так, по словам Нелли, продвигалась в плане карьеры Изольда. Отсутствие личной жизни явилось для Изольды как бы логическим тупиком, в который загнала ее расписанная поминутно и наполненная фрагментами чужих судеб ее собственная судьба.
Нелли, откровенно жалевшая сестру за такое «скотское» отношение к себе и безумно обожавшая Изольду за ее патологическую жертвенность, любила жизнь во всех ее радужных красках, и если этих красок по каким-то причинам становилось мало и небо над ее непутевой головой начинало заволакиваться тучами, то она сама, вопреки природе и каким-то кажущимся неотвратимыми событиям, начинала раскрашивать серые и тревожные будни в яркие, солнечные, насыщенные тона. Как Нелли это делала? Чаще всего с помощью мужчины. Едва за одним мужчиной закрывалась дверь, как тут же в эту же дверь уже стучался другой. Схема новой любви была отработана до мельчайших деталей. У Нелли всегда были под рукой мужчины. Разные во всем. Единственное, что их объединяло, так это их любовь к Нелли.
Когда Изольда спрашивала у своей сестры, зачем ей так много мужчин и почему бы ей не остановиться на одном, не выйти замуж и наконец не успокоиться, Нелли отвечала всегда одинаково: долгой любви не бывает, а привычка – хуже проституции. И ее невозможно было переубедить.
Валентина родилась от «какого-то орнитолога», появилась на свет случайно, но уже очень скоро стала как бы маленькой тенью своей легкомысленной и веселой матери – где бы ни появлялась Нелли, маленькая Валентинка была всегда при ней, на руках ли, в коляске, на велосипеде или просто держась за руку. В какие бы переплеты – любовные, денежные, связанные с болезнями или перемещениями в пространстве – ни попадала Нелли, она никогда не забывала о дочери и всегда заботилась о том, чтобы у нее было все самое лучшее и всего в достатке.
С помощью своих любовников Нелли купила себе большую трехкомнатную квартиру в центре С., двухкомнатную – для Валентины и на случай непредвиденных обстоятельств еще одну, которую выгодно сдавала, имея от этого постоянный доход; на деньги «мужей» кормила, воспитывала и учила Валентину и даже иногда помогала Изольде.
Во время долгих отлучек матери (случалось, что она исчезала из города на месяц-два, а то и на полгода) Валентина жила у Изольды, но при ней, как правило, находилась и «мама Надя» – няня, женщина неопределенного возраста, которая за много лет службы у Нелли стала ей почти матерью и никогда ни в чем не упрекнула ее.
Надя исчезла неожиданно. Пропала и, наверное, умерла, потому что в один ненастный день просто не вышла «на работу». Не было ее и дома, нигде… И хотя прошло уже почти десять лет с тех пор, как ее не стало, но Валентина, тяжелее всех переживавшая утрату, и Нелли, и Изольда все еще верили в ее возвращение и, встретив на улице похожую на нее женщину, вздрагивали, останавливались и подолгу смотрели ей вслед…
Фотографии «мамы Нади» имелись и у Нелли, и у Изольды, никогда не убирались и не были обрамлены черной рамкой – для них и для Валентины она по-прежнему оставалась живой.
Когда Изольда смотрела на фотографию Нади, ей всегда становилось не по себе. Ведь только Наде она доверила свою тайну, свою любовь и боль, которую до сих пор носила в сердце. Даже родная сестра не знала о том, что у Изольды был роман с одним из ее, Неллиных, любовников. Скоротечный, бурный, закончившийся беременностью и преждевременными родами, во время которых Изольда чуть не умерла от потери крови. И акушеркой в ту страшную ночь была именно «мама Надя». Ребенок задохнулся, запутавшись в пуповине, и Надя сама похоронила его, зарыла в посадках, за городом. Изольда после родов была настолько плоха, что даже не смогла поехать вместе с ней. К тому же рожала она на даче Надиной приятельницы, чтобы Нелли, которая была уверена в том, что Изольда вообще в Москве, в командировке, не дай бог, ничего не узнала. Мама Надя ухаживала за роженицей, помогала сцеживать молоко, а потом туго забинтовывала готовые лопнуть груди… Мама Надя вернула ее к прежней жизни, вернула с тем, чтобы самой уйти?.. И она ушла, никому ничего не рассказав. Хотя тот мужчина давно уже ушел из жизни Нелли, равно как из жизни Изольды, эта тайна не должна была раскрыться никогда: ведь тогда бы разрушился семейный миф о непорочности Изольды.
…Изольда повернула голову, склонив ее набок, и представила себе, что это не она сидит в кресле парикмахерской, а Нелли. Скрытое желание походить на сестру она подавляла в себе как могла, но природа брала свое: ей тоже хотелось примерить на себя изящные покровы подлинной женственности и ощутить прикосновения ласковых мужских рук, хотелось любви и настоящего человеческого чувства… Чего ей не хватало для этого, кроме длинных, по-девичьи распущенных завитых волос Нелли, ее свободных и открытых нарядов, позволяющих проникнуть сквозь ткань пронзительным мужским взглядам, так неравнодушным к прозрачным шелковистым чулкам и кружевному белью, которого у Нелли было в избытке?..
Изольда подняла руками волосы, изображая высокую прическу, затем, понимая, что портрет будет неполным и невыразительным без яркой помады, пользуясь тем, что парикмахерша куда-то вышла, достала из сумки купленную утром дорогую французскую помаду сочно-розового оттенка и накрасила ею губы. Вот теперь она действительно походила на Нелли…
Послышались шаркающие шаги: возвращалась парикмахерша. Не говоря ни слова, она сняла колпачок с баллона с лаком и принялась распылять его на волосы Изольды, бережно, профессиональным движением прикрывая ладонью лицо клиентки. Затем поставила баллон на стол, отошла в сторону и, скрестив руки под грудью, придирчиво осмотрела свое творение.
– Знаете, а вам не помешало бы сходить к косметологу и попытаться восстановить естественный цвет кожи, освежить, оздоровить ее… Я вам серьезно рекомендую, ведь вы молодая красивая женщина…
Изольда вышла из парикмахерской, шатаясь от счастья: никогда и никто еще не говорил ей таких слов. Разве что тот мужчина, отец ее не увидевшего свет ребенка, человек, который провел с ней несколько ночей, сделав ее женщиной и научив азбуке физической любви?.. Но это было так давно, что об этом не хотелось и вспоминать. Да и что было помнить? Те несколько встреч, когда он приезжал к ней поздно вечером, чтобы, смыв с себя под душем запах сладких цветочных духов Нелли, вкусить радость плотской любви с ее родной сестрой? Изольда так и не поняла, как долго продолжался его роман с Нелли и на чем он держался, потому что она видела этого Виктора у сестры всего пару раз, не больше… Если бы сестры были более близки и Нелли ей больше доверяла, то, может, и не было бы этого пошловатого и унизительного романа, построенного на лжи и предательстве, на желании, со стороны Изольды, расстаться наконец-то с девственностью и узнать, что значит быть женщиной, а со стороны Нелли – желания пропустить сквозь себя, словно нанизать на нить очередную бусинку, еще одного мужчину.
