Княгиня очнулась, застонала, приоткрыла глаза. Темень, дым… гарь… Где она? Стрелой пронзили страшные слова: «Нету боле твоего полюбовника… убил я его…»
Значит, правду говорил волхв, что близок его смертный час. Не ошибся. Сердце княгини облилось кровью, из горла вырвался немой крик. Вот она, цена обряда! Семаргл огнекудрый, свирепый полупёс-полузмей явился за жертвой.
Дым заполнил каморку, а знахарка, кашляя, никак не могла подтащить отяжелевшее тело княгини к дверям. Слаба стала, руки дрожат, ноги не слушаются… Огонь утолил первый голод, поглотив пучки высушенной травы, полотняные тряпицы, лизал уже деревянные стены, грыз лавку, подбирался к женщинам. Старуха ему не по вкусу, а вот молодая плоть так и тает в жаркой пасти…
Но не успел огонь добраться до княгини, полакомиться ее цветущей красотой. Зашипел, остановленный заклинаниями знахарки, остался доедать сухое дерево…
— …отверни лицо свое… розовеющей утром, днем и вечером… — шевелила губами старуха, — Грызи толстые бревна, которые мы даем тебе, чтобы ты творил еду и питье. Обогревай нас, но не жги. Тебя мы храним в углях, ты же горишь в наших домах и светишь нам, когда Солнце уходит на покой, до тех пор, пока оно не родится вновь, влекомое быками по лугам Хорса… Мы не произносим вслух твоего истинного имени, ибо ты обитаешь среди нас, а не блаженствуешь на седьмом небе, как другие боги… Ты разжигаешь страсть между мужами и женами, и мы называем тебя иными именами…
Огонь, убаюканный ее словами, поутих, перестал выплевывать снопы искр и дышать на женщин дымным смрадом. Его язычки уменьшились и заплясали по бревнам вверх. Знахарка, кряхтя, вытащила княгиню на воздух, обрызгала ключевой водой.
— Не плачь, — приговаривала она. — Все позади… Ты жива, горлинка наша, невредима. А князюшка плох, боюсь, не дотянет до рассвета.
В тереме всполошились, на запах дыма прибежали босые девки с ведрами, стражники с песком. Вскоре от огня остались только почернелые головешки, грязные потеки на стенах каморки да гарь в воздухе.
Княгиня, сама не своя, прибралась, умылась и пошла к умирающему… А из головы не шел волхв. Что с ним сделал воевода? Оборотень, жадный до девичьих прелестей! Брат вот-вот дух испустит, а тот его жену в потемках тискает. Совсем стыд потерял, знает, управы на него нету. Что же будет, когда князь умрет?
В груди у княгини словно комок льда застыл. Не о муже она горюет — о молодом волхве, о жизни его загубленной. Никогда боле они не свидятся, не прильнут друг к другу, не приникнут губами к губам…
Она прижала руки к животу, прислушалась — бьется ли горячая жилка, зародыш новой жизни, плод волхования, чародейства Семарглова? Неужто бьется? Подействовал обряд… Выходит, принял бог кровавую жертву. Довольно ли ему одной? Или еще потребует?
— Умрешь в родах… — вспомнила она слова волхва.
«Не умру! — самоуверенно подумала Радмила. — Лучших повитух призову, саму Рожаницу молить буду о счастливом исходе. Знахарка все о травах ведает, приготовит мне любой отвар. Сколь младенцев через ее руки прошло, и живут, и матери ими радуются. Почему же мне умирать? Я молодая, крепкая, здоровая, кровь с молоком…»
— Идола схорони, — шепнул ей еще волхв. — Надежно, чтобы найти его нельзя было.
— Сам спрячешь…
Он медленно покачал головой, сказал без грусти:
— Не успею. В лес я уже не вернусь, буду поблизости.
— Пока князь не умрет? — наивно спросила она.
— Я его опережу, а ты проводишь. Обо мне не тужи — верю, не навек расстаемся. Все повторится. Семаргл нас призовет, теперь мы его слуги…
— Я никому прислуживать не хочу! — подбоченилась Радмила.
— Горда ты больно, да поздно спохватилась…
Глава 18
Костромская область, деревня Сатино. Наше время
Астра примеряла перед зеркалом платье для маскарада. Корсет, громоздкие фижмы, — пышная юбка с каркасом, — обилие лент, кружев, складок с непривычки ограничивали движения.
— Экономка у Борецкого — сущий ангел, — щебетала она. — Как ей удалось все выгладить? Я бы не смогла. Слушай… я такая неповоротливая в этом прикиде!
Матвей был с ней полностью согласен.
— По-моему, тебе следовало выбрать что-нибудь попроще.
— Наверное. В таком платье нигде не спрячешься.
— Да-да! — засмеялся он. — И ни к кому незаметно не подкрадешься. Как ты будешь следить за Леей?
— Следить? Фи…
— Разве мы не за этим сюда приехали?
Астра благоразумно промолчала. Она допустила промашку. Вишняков тоже хорош, не мог подсказать, что…
«Стоп! Никогда не перекладывай вину на других, — оборвала она себя. — Ты знала, как выглядит наряд дамы восемнадцатого века. Тебе хотелось составить достойную пару петровскому вельможе Брюсу. Вот и терпи!»
— Юбка волочится по полу.
— Зато подметать не потребуется, — съязвил Матвей. — Весь мусор ты соберешь своим атласным подолом. Главное, осторожнее с рукавами, не смахни угощение со стола.
— Лучше на себя посмотри.
Он с досадой разглядывал свои ноги в коротких, до колен, штанинах, шелковых чулках и башмаках. Идиотизм! На улице это куда ни шло, но в доме, в приличном обществе… Черт!
— Я похож на огородное пугало, — заключил Матвей. — А ты на мою подружку. Жуткое зрелище.
Астра с хохотом водрузила ему на голову парик.
— Его надо обсыпать пудрой.
— Нет уж! Хватит…
— Не расстраивайся. Я тоже надену парик. Где же взять столько пудры? Хочешь, посыплем их мукой?
Карелин представил, как при каждом кивке головы на окружающих будет сыпаться мука, и скривился:
— Не надо.
В парике Астру было не узнать. Матвей тоже изменился — длинные букли прибавили ему солидности. Оригинальные полумаски из тафты предложил гостям Борецкий. Он их заготовил для всех, даже для экономки и помощников. Отказался только Вишняков — у того маска прилагалась к костюму.
— Мы все должны стать другими, хотя бы на одну ночь. Таковы правила игры! — повторял хозяин.
Все согласились. Почему бы нет?
— Бутылкины оденутся Арлекином и Коломбиной, — сказала Астра.
— Уже легче, — отозвался Матвей. — Не одни мы будем иметь дурацкий вид. Где же «Русалки»? Они опаздывают или вообще не приедут? Тогда вдвойне зло берет! Как я понимаю, весь этот нелепый карнавал затеяли ради того, чтобы девушки не узнали Вишнякова?
