Так случилось и с соединением Ковпака, ставшим одним из зафронтовых рейдовых соединенией РККА. Рация и прямая связь со Ставкой, которые рейдирующие группы имели в обязательном порядке, обычно впечатляли командиров партизан и окруженцев по самое «не могу».
Именно это и было целью и мечтой каждого мало-мальски успешного партизанского отряда. Чувствовать помощь и поддержку, поступающую с Большой земли, понимать свое единство со сражающейся на фронте Красной армией – такое дорогого стоит. Тем более добавляли авторитета рейдирующим отрядам и транспортные самолеты, регулярно сбрасывающие перешедшим в подчинение ЦСО отрядам оружие, боеприпасы, медикаменты и свежую советскую прессу. Именно поэтому начальник Генерального Штаба Василевский так легко согласился с предложением майора ОСНАЗ Бесоева использовать для взлома долговременной вражеской обороны соединения, действующие во вражеском тылу. Инструмент для такой операции уже фактически создан, и доведение его до ума было лишь делом времени и определенных усилий. Теперь же это время пришло.
Партизаны отряда Ковпака устали после трехмесячного рейда, прошедшего в непрерывных боях, диверсиях, налетах на вражеские тыловые объекты. Соединение было перегружено обозом, ранеными, женами и детьми партизан. К весне сорок второго года немецкие оккупационные власти, ГФП и пошедшие на службу к врагу полицаи уже целенаправленно охотились за семьями партизан и особенно командиров. Оставаться в своих домах им становилось просто небезопасно.
Сюда же, в брянские леса, отряд пришел по приказу командования: отдохнуть, привести себя в порядок и, организовав аэродром, переправить на Большую землю раненых, женщин и детей, сковывающих маневренность партизан.
Последней операцией ковпаковцев стал ночной налет на железнодорожную станцию Навля, произведенный во взаимодействии с бомбардировщиками Брянского фронта. Два десятка «пешек», ориентируясь на выпущенные партизанами сигнальные ракеты, прицельно отбомбились по станции, применяя среди прочих и наводящие ужас на немцев напалмовые бомбы.
В ночной тьме во все стороны полетели брызги жидкого огня, и немецкий гарнизон станции в панике заметался, словно ошпаренные тараканы. Тут же с трех сторон в Навлю ворвались роты Карпенко, Кульбаки и старого партизана Корниенко, которые принялись вручную устранять все «недоделки». Взорванные стрелки и поворотный круг, разрушенная водокачка, испорченные пути… Дней десять потом немцы не могли возобновить движение по этой ветке.
Разъяренные венгерские каратели, преследовавшие отряд Ковпака, нарвались на засаду, и были с потерями отбиты при попытке войти в непролазные брянские леса. Теперь они пытались окружить отряд, занимая деревни, расположенные по периметру леса, и готовясь отразить попытку прорыва ковпаковцев. Для неопытного наблюдателя казалось, что партизанский отряд был обречен, обремененный ранеными и теми, кого принято было называть некомбатантами.
В непролазной болотистой чащобе не было ни одной мало-мальски подходящей площадки даже для того, чтобы принять легкий биплан У-2. Единственная открытая поляна имела размер сто на двести метров, кочковатую поверхность и была окружена густым высоким лесом. Тем не менее радиограмма, полученная радистом группы старшего сержанта ОСНАЗ Ерохина, недвусмысленно гласила: «В ночь с 25 на 26 апреля обеспечить прием бортов с грузом медикаментов и снаряжения. Подготовить к вылету на Большую землю раненых, членов семей бойцов и командиров, числом до ста человек. Сигнал приема – пять костров конвертом».
– Сэмён, – сказал Сидор Ковпак комиссару Рудневу, – ты шо-то понимаешь? Как воно к нам садиться-то будет, воно чи муха, чи воробей? Тут же и Герой Советского Союза убьется!
Семен Руднев пожимал плечами, крутил черный ус и ничего не отвечал. А старший сержант Ерохин лишь посмеивался, глядя на недоумение знаменитого партизанского командира, чье имя уже было хорошо известно немецким тыловикам и сотрудникам ГФП.
– А ты шо ржешь, як конь, бисов сын, – обратил наконец внимание на Ерохина Ковпак, – если шо знаешь, так возьми и скажи!
– Да мы, Сидор Артемьевич, – ответил Ерохин, – люди маленькие. Не настоящий ОСНАЗ, а так. Двухнедельные курсы – и вперед – за линию фронта. Время было такое, что дорога была ложка к обеду. Сейчас, наверное, нашего брата и получше готовят. Сам не видел, а слышать слышал. Есть, говорят, такой аппарат, которому аэродром не нужен. Прямо вниз спустится и так же поднимется.
– Брехня? – неуверенно сказал Ковпак, оглядываясь на Руднева. – Шо скажешь, Сэмён?
– Брехня, не брехня, Сидор Артемьевич, – задумчиво ответил Руднев, – но костры готовить надо. Приказ есть приказ. И, на всякий случай, людей в лес подальше от поляны надо отвести, а то мало ли что… Кого назначим?
– Тю, – сказал начальник штаба Базыма, – назначим Карпенко, он же у нас десантник, специалист по аэродромам. А остальных людей и в самом деле лучше отвести в лес, от греха подальше.
26 апреля 1942 года, утро. Севастополь. Штаб тяжелой штурмовой бригады
Замполит бригады капитан Тамбовцев Александр Васильевич
Вчера вечером из Москвы к нам со всей своей семьей прибыл принимать командование бригадой генерал-лейтенант Деникин. Тот самый, который Антон Иванович. Честно говоря, я и не предполагал встретиться со столь известной личностью. Уж как-то он не вписывался в эту реальность. И пусть моя бригада за исключением технических специалистов почти целиком состояла из «бывших», но чтобы сам бывший и. о. Верховного правителя России пожаловал – это было что-то вроде появления снежного человека на Дворцовой площади…
От подобного гостя оторопь взяла очень многих: как его бывших соратников по Белому движению, так и входящих в состав бригады бойцов и командиров Красной армии. Это для нас Гражданская война что-то изрядно подзабытое, почти легендарное, А для людей сороковых годов еще свежи были воспоминания о великой Смуте и междоусобице.
Встрепенувшиеся было особисты, однако, тут же увяли и приуныли, поскольку вместе с генералом прилетела грозная бумага от их наркома. В ней говорилось примерно следующее: «Глазами смотрите, а руками не трогайте. Дело на контроле у Самого».
Тем более что тем же самолетом, задержавшимся больше чем на двое суток в Ростове из-за грозы, привезли свежую прессу из Москвы. А там, в «Правде» за 21 апреля, на первой странице была большая статья о встрече Антона Ивановича с самим Верховным Главнокомандующим.
Устроив свою семью в предоставленной ему квартире, генерал-лейтенант Деникин на следующее утро самолично явился в штаб бригады. И сразу же взял быка за рога. Он желал познакомиться с бойцами и командным составом бригады, командиром которой был назначен. И первому, кому он нанес визит, был я.
Крепкий еще семидесятилетний старик, властный и ершистый, он, к моему удивлению, довольно дружелюбно поздоровался со мной. Деникин, немного помявшись, попросил меня поговорить с ним тет-а-тет.
– Видите ли, Александр Васильевич, – сказал он, внимательно посмотрев мне в глаза, – Верховный Главнокомандующий дал мне все полномочия на командование бригадой, сформированной из бывших военнослужащих Белой армии. Но я прекрасно понимаю, что бригада будет являться неотъемлемой частью Красной армии, а потому, несмотря на то что личный состав ее весьма своеобразный, в ней будут все положенные по штату должности, в том числе и мой заместитель по политической части. Верховный Главнокомандующий сказал мне, что «комиссаром» в моей бригаде будете вы, Александр Васильевич. Поэтому мне было бы весьма интересно узнать немного о вас и о том, какими вы видите взаимоотношения военнослужащих Красной армии и солдат и командиров моей бригады?
