19 мая 1942 года. Орловская область, посёлок Богородицкое
Эрнест Миллер Хемингуэй, журналист и писатель
Над изумрудной зеленью полей между серебряным кинжалом реки и чащей векового соснового леса светило яркое солнце поздней русской весны. Высоко в синем небе пели жаворонки, а вокруг нас порхали разноцветные бабочки.
А по проселочной дороге, пролегавшей параллельно реке, шла колонна немецких военнопленных под конвоем нескольких разновозрастных мужчин в штатском, вооруженных винтовками. «Хозяева мира», победоносно прошагавшие через всю Европу, выглядели довольно уныло. И я не преминул сделать несколько снимков своей верной «лейкой». Американским читателям такое зрелище должно понравиться. Плохие парни всегда получают по заслугам.
– Партизаны, – пояснил мне мой переводчик Александр, кивнув в сторону конвоиров.
На обочине дороги стояла полевая кухня, от которой вкусно пахло едой. Рядом с ней расположились десятка два хорошо вооруженных солдат в необычной для русских пятнистой форме, из-под которой выглядывал клинышек полосатых тельняшек, и еще примерно с десяток партизан. Чуть в стороне, в тени деревьев, прикрытые маскировочными сетями, стояли две русские боевые гусеничные машины, вооруженные длинноствольными скорострельными пушками.
– Это американский журналист, товарищ Хемингуэй, – сказал Александр повару и показал ему свое удостоверение и мой пропуск. Как это ни странно, я понял все сказанное им, ведь я здесь в России уже не первый день.
Повар сразу заулыбался.
– Антифашист? – спросил он.
Не дожидаясь переводчика, я ответил:
– Spain. Испания…
– Но пасаран! – улыбнулся повар и добавил что-то еще, чего я не понял. Переводчик достал два котелка – свой и мой, выданный мне русскими. Повар положил еды и мне, и Александру. Мы подошли к сидевшим на поваленном дереве солдатам. Те сразу подвинулись, и мы с Александром присели рядом.
Их было двое – высокий, широкоплечий мужчина в пятнистой форме, с переброшенным через плечо русским штурмовым автоматом, и его маленькая копия – такой же белоголовый, с такими же, как у его спутника, серыми глазами и с таким же курносым носом. Лет ему, наверное, было не больше двенадцати. Мальчик был одет в длинную холщовую рубаху и штаны – казалось бы, вполне обыкновенный деревенский мальчуган, если бы не немного потускневшая медаль у него на груди.
Я представился:
– Эрнест Хэмингуэй, антифашист, американский писатель и военный журналист.
– Сержант Всеволод Асеев, – ответил старший. – А это мой младший брат Иван.
– Расскажите, пожалуйста, немного о себе? – попросил я у них через переводчика. – Моим американским читателям будет очень интересно узнать историю простого русского солдата.
– А что уж им рассказывать, – смущенно улыбнулся он. – Я-то сам из Богородицкого – вот из того самого поселка. – И он вытащил из кармана своей пятнистой куртки и передал мне тщательно завернутую в газетную бумагу фотографию.
На ней я узнал Всеволода и совсем ещё молодого Ивана. Кроме того, на фото ещё были две девочки, возрастом, наверное, чуть младше Всеволода, и мужчина и женщина постарше – скорее всего, его отец и мать. Они стояли на фоне красивого бревенчатого дома с резными оконными рамами. Мне уже рассказали, что здесь их называют «наличниками». Перед домом росла цветущая вишня.
– А где ваш дом? – спросил я.
– А вот он, – и Всеволод показал мне рукой на пригорочек, покрытый зарослями каких-то высоких растений с розовыми цветами, из-под которых виднелись несколько обуглившихся кусков дерева. Перед ними я увидел обгоревший пенек – наверное, это то, что осталось от той вишни.
– Пожар? – спросил я.
– Немцы сожгли, – хмуро ответил Всеволод.
– А где ваши отец, мать, сестры? – продолжал спрашивать я.
– Отец сразу после начала войны пошел в военкомат, – ответил он. – Через месяц пришла похоронка – мне мать успела написать, он погиб под Вязьмой. А осенью сюда пришли немцы. Напились, вломились в избу, изнасиловали и убили и мать, и сестер, а потом подожгли дом. Вот, Ване еле-еле удалось убежать, после чего он и прибился к партизанам.
– А медаль у тебя за что? – спросил я Ваню.
– Всем давали, и мне дали, – немного смущенно сказал тот.
– Врет он все, – сказал сидевший рядом седоусый партизан, внимательно прислушивавшийся к нашей беседе. – Разведчиком он у нас в отряде был. Он и узнал про готовившуюся облаву – мы еле-еле успели уйти. А потом он неплохо стрелять научился и лично застрелил четырех немцев – а может, и больше. Мстил за мать и за сестер – так он говорил.
– Дядя Леша, зачем вы про все это рассказываете, – снова смутился Ваня. – Вот мой брат – тот действительно герой.
– А где вы успели повоевать? – спросил я у Всеволода.
– До войны я служил на Черноморском флоте, – ответил он. – Начал войну на эсминце «Фрунзе». В сентябре 1941 года его потопили немецкие пикировщики у Тендровской косы. Всех уцелевших отправили в Севастополь, где я попал в морскую пехоту. Потом был десант в Евпатории, и после него я попал в ОСНАЗ. Вот и всё.
– А где было страшнее всего? – спросил я.
Всеволод на минуту задумался.
– Знаете, перед Евпаторией у меня вся жизнь перед глазами прошла. Как будто это был последний день моей жизни. Я даже вдруг вспомнил молитвы, которым нас в детстве родители учили, даром что комсомолец… Я помолился тогда: Господи, дай мне ещё хоть раз увидеть родное Богородицкое! И вот я здесь – спасибо ребятам с эскадры адмирала Ларионова, поддержали огнем так, что небу жарко стало, а немцы с румынами пробкой вылетели из Евпатории.
– А что вы мне можете рассказать про эту таинственную эскадру? – поинтересовался я.
– Без них я бы, наверное, лежал сейчас в какой-нибудь братской могиле в Евпатории. А про все остальное – лучше спросите кого-нибудь из них. Не положено нам рассказывать о таком…
– Понимаю, военная тайна, – сказал я и добавил: – И последний вопрос. Что вы хотите делать после войны?
– Я так далеко не заглядываю, – ответил Всеволод. – Сейчас для меня главное бить немцев и дожить до победы. Потом – что-нибудь придумаю. Но, наверное, буду и дальше служить. Есть такая профессия – Родину защищать.
– И я хочу служить! – закричал Ваня.
– Выучись сначала, защитничек, – усмехнулся Всеволод. – Вот за это я и воюю – чтобы Ванины дети и внуки прожили достойную и мирную жизнь, а потом и их родители жили долго и счастливо. Даст бог, может, и я доживу до этих дней. А если не доживу – тогда так тому и быть, лишь бы мы победили! А мы обязательно победим, я это точно вам скажу.
– А вы будете мстить немцам? – спросил я. – За свой дом, за свою семью, за своих товарищей.
– Их матерям, сестрам и детям не буду, – твердо сказал мне Всеволод. – А тем из немцев, кто пришел к нам с оружием – обязательно. Они все умрут. Этим, – он кивнул на бредущих мимо пленных, – еще повезло. С другими мы еще встретимся в бою, и тогда пусть они пеняют на себя. Ведь мы их сюда не звали.
