Я вышла из библиотеки, тихонько притворив за собой дверь. Пересекла холл. Подождала, пока Оливия принесла одежду. Переоделась, переобулась, взяла в руки «тревожный» саквояж. Прошла под недоумевающими взглядами слуг к двери — спрашивать у меня о том, что случилось, никто не осмелился. Мне стало совсем тошно. Я рванула входную дверь на себя и шагнула в метель.
Эпилог
«Опять метель… И мается былое в темноте…»
[5] Строчка из песни крутилась у меня в голове, словно подхваченная ветром снежинка, что никак не могла найти покоя.
Она все неслась и неслась куда-то. Сквозь отчаянные слезы, дикий холод, что достал до сердца. Сквозь бесприютность. Кто-то — вроде бы женщина — бродила и бродила вокруг какого-то дома. Странно, но она как будто потерялась в метели и не могла найти дороги… Она все шла и шла…
Глупая… Глупая маленькая Герда… Зачем ты целовала Кая? Зачем плакала? Ему же было хорошо… Холод снаружи — холод внутри. Минус на минус дает плюс. И все хорошо. Хорошо — потому что не болит. Анестезия. Только бы не на время. Только бы навсегда. И так красиво — хрустально, белоснежно… У меня станут ледяными глаза и будут сверкать. У меня станет ледяным сердце и не будет болеть. Никогда. Никогда-никогда. Глупая, глупенькая маленькая Герда. Зачем ты кричишь? Не кричи. Голос — это какие-то несовершенные звуки. Прислушайся — слышишь, воет метель? Вот это музыка… Ее хочется слушать вечно… Глупая, глупая девочка… Что ты кричишь?
— Миледи Вероника! — Кто-то кого-то звал. Где-то было тепло… А здесь… В этом то ли сне, то ли в бреду была только метель…
— Ника! — Кто-то настойчиво звал меня. — Ника… Не уходите. Не надо…
И сквозь метель до меня донесся родной голос.
— Мама! — кричал и плакал кто-то, перекрикивая завывания метели. — Мама!!!
— Паша? — прошептала я и очнулась.
Неяркий свет. Незнакомая, роскошно обставленная комната. Золото и лепнина — явно излишнее количество на квадратный метр. Надо мной склонился зареванный Паша.
— Что со мной? — Голос был какой-то сиплый, будто и не мой.
— Мама… Ты пришла в себя. — Паша меня обнял. — Я так испугался…
— Где я?
— У меня во дворце, миледи Вероника, — отозвался знакомый голос.
— Ричард, уходи. — Боли не было. Была лишь захватывающая дух звенящая пустота…
— Извините, миледи Вероника, здесь нет моего старшего сына. — И император Фредерик вышел на свет. Выглядел он как-то не очень. Словно не спал и не ел несколько суток.
— Простите, Ваше Величество, я обозналась.
— Ничего. Вам надо поправляться. А нам всем надо поспать. Павел, вам приготовят постель в смежной комнате. А вас, миледи, сейчас осмотрит Ирвин. И не пугайте нас так больше…
— Слушайте, — вдруг испугалась я.
— Что случилось? Вам плохо? — подскочил к моей постели император и как-то привычно схватил за руку.
— Нет… Просто слабость. Надо же что-то делать с моими родителями. Они почему-то уверены в том, что я погибла двенадцать лет назад.
— Я думаю, когда вы поправитесь, мы решим этот вопрос.
Император быстро вышел из комнаты.
— Мама-мама, — протянул Паша.
— А что со мной было?
— Не знаю, но император тебя трое суток вытаскивал. Целители ничего сделать не могли — ты уходила. — Пашу передернуло, и на глазах появились слезы. — Он вытаскивал, а мне приказал звать тебя… Я и звал…
— Прости, милый. — Я вытерла слезы.
— Я его убью!
— Кого?
— Милорда Верда, — отрезал сын. — Что он с тобой сделал?
— Ничего, — честно сказала я. — Только из дома выставил.
— За каким?.. — с трудом проглотил ругательство сын.
— Меня оболгали. Он впал в бешенство и потребовал, чтобы я ушла.
— А что за фигня с бабушкой и дедушкой?
— Не знаю, — расплакалась я.
Зашел уже знакомый целитель. Порадовался, что я вернулась. Посетовал, что мы встречаемся все время при таких печальных обстоятельствах. И выгнал Пашу. Отдыхать.
Разговор с императором Фредериком состоялся через несколько дней. Я уже не только лежала пластом в кровати. Я вставала, читала — мне, кстати, доставили стопку детективов. Немного ходила по отведенным мне покоям, состоящим из нескольких комнат.
— Вы уделите мне время, миледи Вероника?
— Да, Ваше Величество. — Я отложила книгу и стала подниматься с диванчика, на котором сидела.
— Оставьте это, — поморщился император.
— Хорошо. — Я снова уселась и вопросительно поглядела на него.
— Вы можете ответить мне на несколько вопросов, или вам тяжело говорить?
— Я постараюсь ответить.
— Интерес мой не праздный и спрашиваю я не из пустого любопытства, — почему-то раздраженно проговорил повелитель.
— Я понимаю.
— А вот я ничего не понимаю. Что произошло за три дня до вашей с Ричардом свадьбы? Почему вы оказались на улице? Кто наслал на вас магическую метель? Почему Ричард не пришел вам на помощь? Где он вообще? И почему родовое кольцо валялось на ковре возле камина?
И император показал мне знакомое кольцо. С распластавшим крылья грифоном, перечеркнутым алой полосой.
— Ваш сын обвинил меня во лжи. В том, что я не Вероника из другого мира, что все было подстроено и я, скорее всего, придворная дама герцогини Рэймской. А в довершение нашей беседы он сообщил мне, что я — ваша любовница. И показал мне некий кристалл. С весьма впечатляющей записью.
— Какого рода записью? — не понял император Тигверд.
— Мы в вашем кабинете занимались любовью.
Император дернулся, как будто его ударили.
— Что? — проскрипел он. — Как это?! Кто занимался?
— Вы и я. По крайней мере, изображение показывало именно это.
Я говорила — а сама ужасалась тому, насколько у меня безучастный голос. Ни боли. Ни слез. НИЧЕГО. Словно все, что было живое во мне, так и осталось в той самой магической метели…
— Сын действительно вас самозабвенно любит, — прошептал император.
И я поразилась его непонятной реакции.
— Странное у вас представление о проявлениях любви, — съязвила я.
— Вы не понимаете… Измена для такого, как он… Это не просто повод для убийства. Это право на него. Это потребность всей его сущности…
— Как занятно, — разозлилась я. — Значит ли это, что принц Тигверд напустил на меня эту самую метель, от которой я чуть не погибла?
