Поэтому, когда она бесцеремонно упала ему в объятия, у него возникло желание наказать ее – совсем немного – за удар по самолюбию. А может быть, ему просто захотелось обнять ее. Прижать к своей груди. Жарко притиснуть к промежности.
– Марк… – Она не успела договорить, как он поцелуем запечатал ей рот.
Поцелуй был страстным и горячим, и, хотя вначале губы ее были твердыми и неподатливыми, вскоре она обмякла. А уже в следующее мгновение отвечала на его поцелуй. Чем больше он ее хотел, тем больше она сопротивлялась, но не всерьез, а принимая его ласки и требуя от него продолжения.
Она прижалась к нему, и он застонал. Он просунул руку под сумкой и, накрыв ладонью ее грудь, ущипнул за сосок. Она обхватила его торс. На ней была рубашка из какой-то грубой ткани, которую он легко мог порвать, но ему было все равно. Он задрал рубашку, скользнул под нее обеими руками, стал ощупывать и изучать ее с жадностью первооткрывателя.
Она сама расстегнула рубашку, и Маркус увидел ее обнаженное тело в серебристом свете луны. Потом Фантина выгнулась в его объятиях, ее руки заскользили по широкой спине Маркуса, и наконец она обхватила руками его бедра и прижала к себе. Он не мог сдержаться и дернулся ей навстречу, раз и еще раз, и в этом движении было столько же страсти, сколько и безысходности. Слишком много одежды их разделяло, да еще эта чертова сумка била его по локтю, как будто пытаясь оттолкнуть.
– Фантина, я хочу тебя, – выдохнул он, отчаянно пытаясь собраться с мыслями. – Боже мой, ты нужна мне. – Он опустился перед ней на одно колено и стал целовать ее грудь, ласкать сосок – ее дыхание стало громким, тяжелым и прерывистым.
Она двинула рукой, и сумка ударила Маркуса по голове. Послышался какой-то треск, но он почти не обратил на это внимание. Он раздраженно убрал сумку, опять вернулся к груди, руками «вылепливая» ее нежную плоть.
Он почувствовал, как она раздвинула колени, и позволил своим рукам скользнуть ниже, к лону.
Бум! Опять сумка ударила его в висок. Он раздраженно потянул за веревку, но Фантина крепко обмотала ее вокруг себя. Если он станет ее срывать, то рискует задушить Фантину веревкой. Но возиться с узлом было некогда, да и, откровенно говоря, у него хватало терпения только на ее тело, которое продолжало соблазнительно извиваться.
Он нагнулся, чтобы опять прильнуть к ее груди.
Бум! На это раз ударило что-то мокрое.
– Фантина, – выдохнул Маркус, отодвигая сумку.
Шлеп! Она еще сильнее ударила его в висок.
– Что за черт…
В ответ на его возмущение снова последовал удар сумкой. Он отпрянул, вытирая со лба что-то липкое.
– Маркус! – низким и хриплым голосом, похожим на зов сирены, произнесла Фантина; несмотря на явную страстность, Маркус уловил и нотки смущения.
– Что, черт побери, в этом мешке? Неужели нельзя снять его?
– В мешке? – Она выпрямилась, оторвалась от стены, чтобы осмотреть «драчливую» сумку. – Ой! Ты яйца разбил. Черт, Маркус, они испачкали всю сумку.
– Я разбил яйца! – воскликнул он, безуспешно пытаясь вытереть липкие руки о кирпичную стену. – Не я положил яйца в эту нелепую сумку! Я весь в яйцах! Сними наконец эту проклятую сумку!
Она повернула к нему лицо, и даже в серебристом свете луны было видно, что оно пылает негодованием.
– И что мне теперь делать? Мне так нужны были эти яйца!
– Ты уже не сможешь их съесть, – с жаром возразил он. – Они все на мне! Мое пальто безнадежно испорчено!
– Твое пальто? Какое мне дело до твоего пальто. Яйца…
– К черту яйца!
– К черту твое пальто!
Они смерили друг друга взглядом, от досады и злости черты их лиц посуровели.
Но неожиданно Маркус засмеялся. Это был не заливистый смех, а скорее фырканье – он смотрел на липкую массу на своих руках и тихо смеялся. Фантина отвернулась, но он заметил, как она сжимала губы, чтобы не улыбнуться. Этого хватило, чтобы его смешок перерос в громкий хохот.
– Т-с-с, – поспешно стала успокаивать она, хотя у самой пробивался смех. – Мы разбудим всех соседей.
– Ну и пусть! – воскликнул Маркус, который был уже не в силах сдерживаться.
– Тихо! – увещевала она. – Пострадает твоя репутация.
Хохот прекратился, слышалось только негромкое хихиканье.
– И с каких это пор тебя волнует моя репутация?
– С тех самых пор, как твоя семья стала содействовать моему выходу в свет!
Он выпрямился, хотя в крови продолжало бурлить веселье.
– Неужели твой выход в свет настолько для тебя важен?
Она кивнула – резко опустила подбородок, улыбка угасла.
– Хорошо. Тогда возвращайся в дом со своей нелепой сумкой с разбитыми яйцами и больше не выходи.
– Но…
– Ступай!
Он не ожидал, что она послушается. Фантина не была бы Фантиной, если бы не стала спорить. Но она удивила его. Она с улыбкой стянула с плеча сумку и тяжело уронила ее Маркусу на ногу.
– Отлично. Пожалуйста, передай это Безымянному. Спасибо, что взял на себя эту обязанность. И бараний бок не забудь. – Она кивнула на мешок, который продолжал лежать посреди улицы. Потом вздохнула и стала взбираться по стене.
– Что? Фантина!
Она замерла в полуметре над землей.
– Да?
Он не знал, что сказать. Страсть притупилась, ее немного охладил их внезапный взрыв смеха, но эротическое напряжение осталось. Ей нужно уходить, пока он не уступил своим основным инстинктам.
– Маркус!
– Угу! – откликнулся он, гадая, что же хотел сказать ей. В итоге его взгляд упал на тяжелый мешок. – Ты каждую ночь носишь еду Безымянному?
Она пожала плечами – на удивление грациозное движение, учитывая, что она продолжала висеть, держась за веревку.
– Ему и остальным мальчишкам. Но Лотти говорит, что скоро я буду по вечерам занята. Я решила запасти им побольше еды. – Она помолчала. – Я еще велела им разузнать, что слышно о Фиксе и Уилберфорсе, но они ничего не выяснили.
Он кивнул.
– Мои попытки тоже не увенчались успехом. – Он закинул сумку на спину, поморщился от ее тяжести. – Ладно, – простонал он. – Ложись спать.
Она нахмурилась. Он четко увидел ее недовольство. Фантина ловко спрыгнула на землю.
– Ты же не понесешь это сам?
– Почему?
– Конечно нет. Ты…
– Слишком высокомерен? Слишком заносчив?
– Да.
– Что ж, – усмехнулся он. – Ты, Фантина, изменила меня. Или у меня наступило некое душевное помешательство. – Он пошел прочь, она бросилась за ним, подняла мешок с бараниной, который он забыл.
