Она горько усмехнулась. Именно тогда, когда она захотела быть честной, собеседник отказывался ей верить.
– Я незаконнорожденная. Моя мама была актрисой, которая за один спектакль зарабатывала чуть больше двух фунтов. Единственная возможность выжить – укладывать в свою постель мужчин. Так я и родилась.
– Быть не может! – отрезал Уилберфорс. – Вас в свет вывел лорд Чедвик. Назвал другом семьи. Сомневаюсь, что его мать позволила бы представить такого человека обществу.
– Уверяю вас, это правда. Именно искреннее понимание и участие леди Анны подтолкнули меня сегодня обратиться к вам.
Она шагнула вперед, понимая, что следующие слова – самые важные, поэтому молила Бога, чтобы удалось подобрать правильный тон.
– Я жила на улице, видела ужасы, которые приходилось переживать таким мальчишкам и девчонкам, как я. Я обманывала, воровала и однажды даже ударила человека ножом. И только благодаря вмешательству Всевышнего я нашла своего отца, который захотел мне помочь. В противном случае я бы так и осталась в канаве и делала все возможное, чтобы выжить.
На этот раз Уилберфорс скрестил руки на груди и нахмурился.
– Вы благородная молодая леди. Я видел, как вы вели себя в разных ситуациях. Эта… эта игра не делает вам чести. – Он относился к ней как к нашкодившему ребенку, и Фантине хотелось кричать от такого упрямого нежелания видеть очевидное.
– Я не играю, мистер Уилберфорс. По крайней мере, сейчас не играю. Однако в обществе я использую таланты, которые впитала с молоком матери. Позже сестра Чедвика и его мать заполнили пустоту в моей жизни.
– Вы шутите.
– Еще никогда в жизни я не была так серьезна. – Она присела на пол рядом с ним, приняв смиренную позу и умоляюще посмотрев на него. – Мне невероятно повезло. Я нашла отца, и Пенуорти захотел помочь мне измениться. Но есть много других детей, у которых нет такого образцового отца.
– Пенуорти? – Уилберфорс открыл рот от изумления. Он смотрел на нее и хмурился все больше. – Да, теперь я вижу сходство. В глазах, по-моему.
– И в нашем общем желании быть услышанным, сэр, – ответила она.
– Не злоупотребляйте моим терпением, юная леди.
– Тогда перестаньте упрямо закрывать глаза на горькую правду! – горячо возразила Фантина, отбросив смирение.
Она села на кровать и посмотрела ему прямо в глаза. Эта внезапная смена образа ему не понравилась, что было заметно по такому же, как у нее, разгневанному взгляду.
Боже мой, он был слеп, как и худшие представители его класса, намеренно закрывавшие глаза на то, что творилось у них прямо под носом. Но еще он был человеком набожным, и, возможно, именно через это и стоило бы попробовать достучаться до его разума. Уилберфорс считал ее избалованной, пустоголовой мисс. Вероятно, это уже не изменить. Первое впечатление зачастую труднее всего преодолеть.
Но она уже отправила послание Безымянному, и он со своими приятелями будет здесь с минуты на минуту. Половина из них – трубочисты. Если уж их истории не заставят набожного Уилберфорса рыдать, тогда его ничем не пронять.
– Я хочу познакомить вас со своими друзьями, – сказала она. – Я делаю для них все, что могу: кормлю, когда есть чем, пытаюсь вселить в них надежду на будущее, в которое сама не верю. Возможно, вы захотите встретиться с Луизой. Она совсем юная, но уже подумывает о том, чтобы стать проституткой, и это единственное, что ей останется, если она не сможет продолжать брать уроки танцев.
Мистер Уилберфорс задумчиво смотрел на нее.
– А почему я должен их слушать?
– Потому что они расскажут вам, как они живут, чего ждут. А потом я расскажу вам, как хочу им помочь. Если мы их выучим, дадим им возможность стать нормальными людьми, а не ворами и проститутками, выиграет вся Англия. У низов не будет столько злобы, понимаете? Мне не нужно говорить вам, что подобные попытки – первые шаги к тому, чтобы у нас не повторились события, происшедшие во Франции.
– Англичане никогда не восстанут против Короны!
Фантина прикусила губу. Нет, она тоже не думала, что восстанут.
Но высшее сословие, кажется, отчаянно боится угнетаемых. И больше всего того, что бедняки восстанут так же решительно и зло, как во Франции. Она решила обратить эти страхи в свою пользу.
– Бедные люди злятся, милорд. И мы с вами знаем, на какие ужасы способна разъяренная толпа.
Минуту он молчал, сердито осматривал комнату. Создавалось впечатление, будто потревожившая его Фантина и была всему виной. Однако она не спешила бороться с его недовольством и чувством собственной значимости. И сделала все, чтобы ее дальнейшие слова прозвучали как его собственные идеи.
– Вы могли бы помочь им уже тем, что выслушаете их истории, – мягко произнесла она. – Вы можете показать им, что у них есть шанс обратиться за помощью. А потом мы вместе сможем выработать решение.
– А если я откажусь?
Она поджала губы.
– Я лишь питаю надежду, что такого не случится. – Фантина вновь села пол, приняв самую трогательную позу и изо всех сил стараясь казаться молодой, невинной и искренней, чтобы смягчить его сердце. – Пожалуйста, прошу вас, выслушайте хотя бы одного. Всего один раз. Пожалуйста…
Он долго молчал, и Фантина в ожидании затаила дыхание. Когда ждать больше не было сил, она сделала последнюю попытку. Фантина чувствовала, что, как бы ни было больно, придется обнажать душу. Если это единственный выход, что ж, она готова… Ради Безымянного и Луизы.
– Священники уверяют, что пути Господни неисповедимы. Неужели Он не может действовать через меня? Кем бы я ни была: безумной дебютанткой или странной незаконнорожденной, я все равно Его дочь, не так ли? Неужели вы не понимаете, что я вам хочу сказать?
В конце концов старик поднял руки, признавая свое поражение.
– Ладно, ладно, – сказал он, хотя было ясно, что у него не хватает терпения. – Я даю вам час. Но потом я буду настаивать, чтобы вы отвезти меня в Уайт-холл. У меня там дела, мне необходимо получить голоса в поддержку своего законопроекта. Здесь мне делать нечего.
После такого нелюбезного разрешения Фантина привела Безымянного и Луизу вместе с остальными и попросила их рассказать свои истории. Заводя в комнату очередного маленького человека с грязным лицом и своей грустной историей, Фантина молилась Богу, чтобы член парламента прозрел.
Но ничего не срабатывало.
К концу отведенного часа он был так же раздражен, нетерпелив и упрямо глух и слеп, как и раньше. Его и вправду волновали страдания рабов. Но больше в его сердце места не было ни для кого.
Она проиграла.
– Мне очень жаль, сэр, – с грустью произнесла Фантина. – Я вижу, мы оба просто теряем время.
– Ох, девочка, – мягко сказал старик, и впервые за этот день она увидела сочувствие на его лице. Он нежно коснулся ее щеки, как отец вытер бы грязь с лица ребенка. – Дело не в том, что я не верю их историям… Но нужно уметь выбирать самое главное. Господь призвал меня положить конец страданиям рабов. Если я буду тратить свое время на другое, пострадают оба дела.
