Быть может, у нее было прозвище такое — Соль. Мне, музыканту, хотелось верить, что соль — это не соль соленая, а нота, чудесная нота «соль». Наверное, за этим ее прозвищем стоит какой-то случай, связанный с музыкой. Фантазировать на эту тему можно было бесконечно.
Я бы мог, конечно, вообще не обращать внимания на то, как Ерема обращается к Валентине, если бы не чувствовал, что каждый раз, когда он называет ее так, он потом тяжело вздыхает, а когда думает, что я его не вижу, морщится и машет руками, как человек, досадующий на самого себя за то, что снова проговорился, выдал какую-то тайну.
Устав от отдыха, я вышел на крыльцо и увидел Валентину в кресле за круглым столиком. Перед ней были рассыпаны разноцветные пакетики. Я нерешительно подошел к ней, ловя себя не неприятной мысли о своей крепкой зависимости от этой женщины. Я на самом деле еще не знал тогда, как мне себя с ней вести, о чем говорить, в какой тональности строить отношения. Быть ли самим собой или воздержаться от эмоций и свободных тем. Все равно все это пока невозможно — я еще слишком подавлен всем пережитым.
Бросив взгляд на приоткрытые ворота, за которыми простирался густой лес, я вдруг представил, что я сбежал из этого рая с теплым домом, чистыми простынями и вкусной едой. Куда бы я убежал? Без денег… Нет, деньги-то я мог бы позаимствовать у Валентины, я подсмотрел, куда она, возвращаясь из Москвы, ставит сумочку с кошельком. Сумочка лежит прямо в холле — бери не хочу. Но мой побег так и остался навсегда лишь в моих болезненных мечтаниях. Думаю, я просто был тогда еще очень слаб.
— Душистый горошек, — говорит она, щурясь от солнца, дробящиеся лучи которого мозаикой лежат на каменных плитках. — Хочу посадить много душистого горошка, чтобы потом из него составлять букеты. Они получаются особенно нежными.
Горошек. Занятно. Значит, она все-таки собирается остаться здесь, в Подмосковье. Совершенно сбитый с толку, я роняю:
— Мне бы заняться чем-нибудь.
— Сейчас. — Улыбка освещает ее ставшее счастливым лицо, глаза сияют. — Подожди немного.
Она разгребает пакетики с семенами душистого горошка (на них написано «латирус»), берет в руки телефон, смотрит на дисплей. Чуть склонив голову, бросает на меня испытующий, загадочный взгляд. Что она задумала?
— Скажи — когда ты продавал квартиру, что стало с вашими вещами?
— Продажей занималась наша соседка. Евгения Вас…
— …Васильевна Каражова, так?
— Да. И?..
— Я встречалась с ней, пока ты был в больнице. Знаешь, она хорошая женщина. Сделала все правильно. Сохранила большую часть ваших личных вещей.
Я заволновался. Честно говоря, после смерти мамы потеря квартиры и уж тем более вещей казалась мне не столь значительной. Важно, что хотя бы я оставался живой. Когда смерть обошла тебя стороной, благодаришь Бога исключительно за жизнь.
— Мебель она должна была оставить в квартире, — протянул я, не понимая, куда она клонит. — А вещи забрать к себе на хранение до моего возвращения.
— Да-да, она так и сделала. Все ваши вещи, кое-какие драгоценности, посуду, книги, словом, все то, что вам дорого, она сложила в своей кладовой. Сделала все очень аккуратно, с любовью.
Валентина полистала страницы телефонной книжки, затем коснулась пальцем экрана и замерла, словно прислушиваясь. И вдруг тишину леса нежными звуками прошили первые такты Двадцать первого концерта Моцарта для фортепиано с оркестром. Сердце мое заколотилось и поднялось к горлу, выдавливая рыдания. Это был финал из моей последней концертной программы. Звуки рояля воспарили к верхушкам елей… И я — вместе с ними.
Подошедший с ведром драгоценной лесной земли Ерема вернул меня в реальность. Заграбастав ручищей ворох пакетиков, он отошел на несколько шагов в сторону, где у него уже была разбита небольшая клумба.
— Пойду посею, — буркнул он недовольно, косясь на меня.
Валентина положила свою руку на мою:
— Пойдем, я покажу тебе кое-что. Вижу, что маешься, места себе не можешь найти. Просто хотела тебе сюрприз сделать, но что-то он задерживается.
Она махнула мне рукой, мол, пойдем за мной. Если бы она спустилась в подвал, подумал я, то я последовал бы, как крыса за дудочкой, — такую власть она уже имела надо мной.
Я был потрясен, когда в доме она действительно обошла лестницу, ведущую на второй этаж, и толкнула тяжелую металлическую дверь в подвал.
— Сюрприз? — Я чувствовал, как мой лоб покрывается испариной. Что сейчас будет? Что сделает со мной эта женщина? Сейчас заставит меня продать ей душу, расписаться кровью…
Но в подвале, где я был впервые, оказалось сухо и чисто. На желтом плиточном полу я увидел несколько больших картонных коробок. Валя подошла к первой, открыла ее, и я узнал свои ноты. Трясущимися руками я открывал одну коробку за другой — везде оказывались сложенные клавиры, партитуры, ноты, которые моя мать покупала на протяжении всей моей жизни.
— Вот здесь я подобрала все лично, — с гордостью заявила она. — Смотри, это ноты твоей последней программы: Моцарт, Равель, Концерт для фортепиано с оркестром соль мажор, Шостакович, Концерт номер один для фортепиано с оркестром до минор и Концерт номер два для фортепиано с оркестром фа мажор.
Как же дико и волшебно звучали эти слова из ее уст. Эта дьяволица знала свое дело, она искушала меня моими же нотами, той сладостью, тем зудом, который вот уже долгое время будоражил меня, заставлял страдать от невозможности прикоснуться к клавишам. Я даже себе боялся признаться в том, что готов уже нарисовать клавиши!
— Сюрприз удался?
— Валентина! Что вы!
— Ты! Мы же на «ты»!
— Что ты такое задумала?
— Сегодня вечером привезут рояль. Вот! — наконец выпалила она на счастливом выдохе. — Я в них не очень-то разбираюсь, но по Интернету кое-что узнала…
— Что, что ты сказала? Рояль?
Я не понял, что со мной случилось в эту минуту, но я вдруг почувствовал, что хочу ее ударить, вот просто ударить, так, чтобы спровоцировать ее на ответный удар, чтобы я понял наконец, что все это мне не снится.
— На концертный новый я не стала тратиться, все-таки он стоит пять лимонов с лишним. Слава богу, с головой у меня пока все в порядке. А отреставрированный Блютнер, небольшой, кабинетный, мне уступили по сходной цене. Настройкой уж будешь заниматься сам — позвонишь, найдешь кого нужно. Ты доволен? Ведь это то, чего тебе так не хватало! — И не дав мне возможности выразить восторг, она продолжила: — А то я вижу, ты совсем извелся. Что, соскучился по клавишам?
Она рассмеялась, довольная своим сюрпризом, и смех ее гулко разнесся по всему подвалу.
…Сейчас, когда ее нет, когда кто-то посмел зарезать ее, как косулю или лань ножом в сердце, мне кажется, что ничего этого не было. Ни пылающего камина в подмосковном доме, ни звуков рояля, льющихся из распахнутых окон библиотеки, ни нежных цветов душистого горошка, которые Соль вырастила своими руками и потом срезала целыми охапками, расставляя букеты по всему дому.
