— Не хочу ни костюма, ни смокинга, — сказал он, улыбаясь каким-то своим тайным мыслям.
Я поняла, что на этом банкете он просто хочет чувствовать себя легко, в удобной одежде, не изменяя своему обычному стилю.
Я не знаю, откуда взялись силы, как я смогла, увидев его за минуту до того, как мы должны были покинуть номер, не прикоснуться к нему, не погладить его чисто выбритые щеки, не провести рукой по блестящим густым волосам, не поцеловать его — так он был хорош!
Неприятное, саднящее чувство отравляло мне весь остаток вечера — мне никогда еще не было так стыдно перед человеком, которого я, получается, насильно на себе женила! Да чего там, которого купила! И вот теперь он, здоровый, красивый и успешный, мне уже не принадлежит. Сейчас на него набросится толпа и проглотит его!
Мы вошли в ресторан, и нас сразу же окружили люди, засверкали вспышки фотоаппаратов, заработали камеры, в большом зале, освещаемом огромной хрустальной люстрой, загудел человеческий рой. Этот гул прошивали звуки ненавязчивого музыкального сопровождения, в самом углу ресторана сидел за роялем юноша-пианист. У него было лицо человека, заигрывающего с роялем, — насмешливое, презрительное. Должно быть, такое же выражение лица было в свое время и у Сережи, когда он, серьезный музыкант, ради куска хлеба был вынужден развлекать ресторанную публику.
— Здравствуй, мой дорогой, — услышала я, повернулась и увидела невысокую худенькую женщину, закутанную в меха. Она положила свою голую руку, усыпанную веснушками, на плечо моего мужа, и на ее безымянном пальце, освещая мою детскую память, загорелся огромный рубин. — Как же я рада тебя видеть!
Я ощутила во рту вкус сырников и, почувствовав головокружение, чуть не лишилась чувств.
— Мадам Соль? — услышала я незнакомый мужской голос и поняла, что меня кто-то подхватил и тащит куда-то в толпу. — Как же я рад тебя видеть!
На этот раз мы сами пригласили Лизу и Глафиру к нам домой. И разговор происходил за ужином. Я, имевшая большой опыт по части приема гостей, приготовила жареную баранину с маринованным луком, салаты и пирог с черной смородиной.
Дом в пригороде С., прямо на берегу Волги, мы купили примерно через месяц после нашего возвращения в С.
— Покупай, конечно, — согласился со мной Ерема, явно скучавший по нашему дому в подмосковной Пчелке. Бедолага, ему пришлось оставить уже второй, согретый им дом. — Пусть уж будет. К тому же, сама знаешь, вложенные в недвижимость деньги не пропадут.
— Ерема, ты ничего не хочешь мне сказать?
— А чего говорить-то? Ты влюблена в него и всем морочишь голову. И мне, и ему, — наконец выпалил он то, что, наверное, собирался сказать мне давно. — Придумала какое-то общество, возвращение к своим… Бред собачий! Почему ты не сказала мне правду с самого начала? Или ты думала, что я буду против того, чтобы ты вышла замуж за того, кого любишь? Другое дело, важно, чтобы он тебя любил. Чтобы чувства были взаимны.
— А он не любит? — Я замерла в ожидании еще одной правды.
— Да почем мне знать? На мой взгляд, тебя невозможно не любить. А уж ему и тем более… Ты молода, красива, к тому же так много для него сделала…
— Я не про то…
— Не знаю я, — он отвернулся. — Сами разбирайтесь. А я вернусь в Москву.
— Почему?
— Вот помогу тебе купить дом и вернусь.
Я посмотрела на него — уж не обиделся ли он на меня?
— Боюсь, твой горошек засохнет, — уклончиво ответил мне он. — Не очень-то я доверяю этому Ване.
Он, конечно, лукавил и Ване доверял стопроцентно. Иначе никогда не оставил бы его в нашем доме, который за то недолгое время, что мы там прожили, успел наполниться дорогими вещами и произведениями искусства, не говоря уже о рояле стоимостью с чугунный мост!
Я отпустила Ерему, в душе даже поблагодарив его за это решение, — мне очень хотелось остаться с Сережей вдвоем.
Однако, следуя нашей с ним договоренности, мы, оставшись одни, вместо того, чтобы хотя бы попытаться увидеть друг в друге мужчину и женщину, все равно продолжали разыгрывать партнерство, помечая галочками все намеченные встречи, концерты, визиты. Культурная жизнь города нас просто-таки закружила. Вот только радости мне это не приносило. Я откровенно скучала, наблюдая за незнакомыми мне людьми, не представляя себе, что будет с нами дальше. Это был чужой для меня мир.
Женщина, появившаяся в тот памятный вечер после первого концерта Сережи в ресторане и положившая свою веснушчатую руку на плечо моего мужа, оказалась одной из его преподавательниц сольфеджио в музыкальном училище. Ее звали Лариса Альбертовна Генералова. И это она, точно, я узнала ее, угощала меня в детстве сырниками с изюмом. И это в ее доме собиралась богема. Доказательством этому были многочисленные фотографии, которые нам любезно показала сама Лариса Альбертовна, когда мы с Сережей посетили ее в том самом доме, который я всегда (наивная!) считала своим.
Она была так приятно удивлена, когда Сережа (по моей просьбе, конечно) согласился навестить ее. Человек организованный и ответственный, она сразу же предложила день и час и сказала, что будет ждать.
— У меня для вас новости, — сказала Лиза, когда мы вчетвером уселись за стол. Сережа разлил вино по бокалам.
— Вы узнали, кто она? — спросила я, едва скрывая свое нетерпение.
— Вы хотите спросить, не является ли она вашей родственницей? — Глафира посмотрела на меня как-то особенно внимательно.
— Ну да, — нерешительно ответила я, в душе уверенная в том, что эта мадам Коблер, конечно же, не имеет ко мне никакого отношения.
— Как это ни удивительно прозвучит, но она, если верить результатам теста ДНК, является вашей биологической матерью, — сказала Лиза.
— В смысле? Сколько же ей лет по документам?
— Мы беседовали с ее мужем, господином Коб-лером, он показал нам ее документы, паспорт. Так вот, ей тридцать пять лет. А вам — двадцать четыре. Понятное дело, что в одиннадцать лет она бы вас вряд ли родила.
— Она француженка или все-таки русская? — спросил Сережа. — Ведь не случайно же она оказалась в С.
— Правильно. Она на самом деле русского происхождения. Ее настоящее, русское имя Мария Сергеевна Еремина. Во Франции же она Мари Коблер. Мы проверяли ее русские документы на подлинность.
— Неужели подлинные?
— Да, документы настоящие. Случай странный, согласитесь.
— А тест ДНК не может быть ошибочным?
— Нет, мы работаем с этой лабораторией мно-го лет.
— Получается, что она все-таки родила меня в одиннадцать? — Я уже и не знала, что думать.
— А я считаю, что надо бы найти русских родственников этой Маши Ереминой, — сказала Глафира. — Валентина, если хотите, мы бы могли поехать вместе с вами на ее родину. Тем более что это здесь, недалеко. Село Подлесное. У меня есть адрес ее родителей. Если она из деревни, то местные жители наверняка запомнили историю одиннадцатилетней беременной девочки.
