Травина. Я вам расскажу. Он ужинал не с Ритой, а со своей дочерью — Валентиной Соленой, которая очень сильно похожа на свою мать.
Лиза поставила на паузу диктофон.
— Вы не представляете себе, что с ней стало. Она просто онемела. Сидела какое-то время ни жива ни мертва. Как окаменела. Сестра принесла ей сердечные капли, после чего мы продолжили разговор.
Горкина. Что же это получается… Он назначил встречу дочери? Но она же… Сколько ей лет?
Травина. Двадцать четыре года.
Горкина. Двадцать четыре! Да, как время пролетело! И она, говорите, сильно похожа на свою мать? Получается, что он стал просить у нее деньги? Но как она оказалась в ресторане именно в тот вечер?
Травина. Так это же он ее, а не Риту, встретил на улице и пригласил в ресторан. А до этого он звонил Рите и назначал встречу там же. Вот и получилось, что он назначил встречу и Рите, и своей дочери в ресторане «Туман». Да только Рита опоздала, и он ужинал с Валентиной.
Горкина. Неужели они так похожи?
Травина. Да, невероятно похожи.
Горкина. И что Валентина? Она знает, что Федя был ее отцом?
Травина. Если вы захотите задать ей этот или другие вопросы, то сможете сами с ней встретиться. Меня же интересует другое, самое важное, что и привело меня к вам: что связывало Федора и Риту, что послужило мотивом для убийства обоих? Кто тот человек, который пожелал им смерти? За что? Вам что-нибудь об этом известно? Евгения Борисовна, если вы что-нибудь знаете, расскажите нам. Даже если Федор и просил вас молчать, теперь, когда нет в живых ни его, ни Риты, вы имеете полное право открыть нам все.
Горкина. Но я ничего такого не знаю! Если бы что-то было, разве я не помогла бы следствию? Думаете, я не хочу найти убийцу своего единственного сына? Постойте… А эта хозяйка… Быть может, след тянется к ней? Может, это она решила отомстить им за то, что Рита украла у нее что-то? Или что-то, связанное с рождением ребенка? А может, детей было двое?
Лиза выключила диктофон.
— Она насмотрелась мелодрам и потом какое-то время строила свои версии мотива убийства. Я едва сдерживалась, чтобы не положить конец всему этому. К тому же она стала меня явно раздражать. Представляете, она так до конца и не осознала, что у нее есть внучка, и даже не попросила у меня ваши координаты, Валентина. И вот, когда я собиралась уже закончить разговор, она вдруг вспомнила кое-что, показавшееся мне довольно интересным.
Горкина. Не знаю, может, это важно. Сразу же после того, как Федор вернулся из Москвы, перед тем как мы с ним уехали на море, он как-то раз подошел ко мне и сказал: «Мама, если меня будет спрашивать кто-то по фамилии Хлуднев или кто-то со станции Анисовая, скажи, что меня нет, что я умер».
13. Сергей
В тот вечер в доме было как-то особенно холодно, и Ерема, несмотря на наличие парового котла, от которого мягкое тепло разливалось по всем радиаторам в доме, затопил камин в гостиной. День выдался таким насыщенным, тяжелым и долгим, что мы боялись за Валю. Слишком уж много навалилось на нее.
Мы с Валей расположились на диване перед камином, Ерема — в кресле, рядом. Мы смотрели на огонь, и каждый, я так думаю, прокручивал в своей памяти все то, что нам пришлось услышать, узнать.
— Смотрите, — сказала тихо Валентина, закутываясь в плед и словно обращаясь к огню. Оранжевые блики играли на ее лице, волосах. — Смотрите, как все получается. У меня были мать, отец, бабушка, вторая бабушка, даже дед, куча родных мне людей, из которых только бабушка и любила меня, а остальные вообще не желали знать о моем существовании. Я не понимаю, что мешало моей матери оставить записку в пеленках, где говорилось бы о том, что я — внучка Елены Соленой? И вообще… Вы только представьте себе — меня, грудного ребенка, положили на холодные ступени. Да у нее не было сердца! Или же оно заледенело тогда, когда Федор бросил ее одну, рожавшую в квартире, корчащуюся от боли. Когда он предал ее, оставил умирать! Получается, что и у него тоже не было сердца. Может, и оно тоже заледенело от животного, парализующего страха, остановилось, когда он узнал о ее беременности, когда понял, что сотворил и какой срок ему светит, если эта история откроется. А эта Евгения Борисовна, моя бабка? Ее единственный сын погиб, и у нее, казалось бы, никого не осталось, ну, кроме сестры, конечно. Неужели ей не хочется увидеть свою внучку, которая плоть от плоти ее сына? Может, я ничего не понимаю? Вы скажите мне! Я что — прокаженная какая-то?!
А дед… Пианист Вайс. Хотя точно мы ничего не знаем. Но все равно. Пусть не Вайс, а кто-то другой, отец Риты, он вот тоже самоустранился, не принимал участия в воспитании дочери. Какой-то хаос в душах этих людей. Они словно сорвались с оси, потеряли ориентиры.
А я сама? Сережа, посмотри на меня! Я ведь тоже сбежала из интерната, когда мне было пятнадцать. Ты думаешь, я вспомнила о Елене Николаевне? Подумала о том, что она, сущий ангел, женщина, любившая меня, будет страдать? Ничего подобного. Мы были как пьяные, действовали, словно во сне. Я радовалась, что выбралась наконец из интернатовских стен, почувствовала запах свободы. Мы приехали в Питер, красивейший город. Да, мы связались с нехорошими людьми, распространяли наркотики, чтобы были деньги на жизнь… Да чем мы с Н. только не занимались. И все было как-то весело, отчаянно, адреналиново! И это удивительно, что мы не попались, что хватило ума купить дом и не закончить наши дни за решеткой или где-нибудь в канаве. Хорошо, что сами не курили, не пили. Так, выпивали, конечно. Я курила обыкновенные сигареты, но потом и их бросила. В доме и так было не продохнуть, все же кругом курили. Ладно, на сегодня хватит. Я пойду спать.
Она сказала «пойду спать», а не «пойдем спать». Значит, хотела побыть одна.
И я остался с Еремой.
— Давай проверим этого Вайса, — неожиданно предложил он. — Тема-то зачетная. Представляешь, как Соль обрадуется, если выяснится, что он — ее дед?
— Хорошо. Вот завтра утром и начнем действовать.
— Слушай, еще только восемь часов вечера. Детское время. Звони Ромиху, он по своим каналам узнает, где сейчас находится Вайс. Если в Германии, то встретиться с ним сегодня будет проблематично, а вот если он здесь, то…
— Ерема, ты — гений! Конечно, Ромих, он точно скажет!
— А ты не забудь взять фотографии с похорон. Чтобы было что предъявлять.
А через час мы уже сидели в машине и мчались на улицу Вавилова, где проживал Вайс со своим семейством.
— Раз уж он так оберегал покой своей семьи, не станем заставлять его волноваться, затевая разговор дома. Побеседуем в каком-нибудь нейтральном месте, где тихо и можно выпить, — предложил Ерема.
— Там, на Вавилова, есть ресторан, где я в свое время играл, — произнес я. — Если, конечно, его не закрыли. Сейчас же все закрывается, люди разоряются. Удивительно, что кто-то еще ходит на концерты, покупает билеты в филармонию.
