Вера набрала номер Елены Андреевны – Люба еще не пришла.
– Ее нет. Извините. – Она грохнула трубку на место и, вильнув бедром, направилась к двери. – До свидания.
Николаиди даже не удостоил ее ответом – с силой захлопнул дверь, чем очень задел Веру. Ей даже подумалось, что, если бы он задел ее в буквальном смысле, ей было бы не так обидно, а тут ей дали понять, чтобы она убиралась подальше. Свиньи!
Вера вышла на улицу. Слезы текли по щекам, скатываясь на грудь и лишая ее последних сил. Все тело ломило, в затылке словно кто-то орудовал отбойным молотком, жизнь казалась сущим адом. Но самое ужасное было в том, что ей не хотелось возвращаться к себе домой. И не было во всем городе ни одной души, кроме Любы, кто распахнул бы ей двери своего дома, предложил поужинать, переночевать – словом, предоставил ей хотя бы на время свой кров.
Свернув на узкую темную улочку и увидев светящуюся вывеску кафе «Райские кущи», она истерично расхохоталась. И какому только идиоту пришла в голову мысль назвать ночную забегаловку райскими кущами?
Вера, представив, что за разноцветными стеклами окон кафе порхают райские птицы, а между столиками прохаживается сам Адам, прикрывшись фиговым листиком, или длинноволосая нежная Ева, заставила себя достать носовой платок и вытереть слезы. Прислонившись к стене, она щелкнула пудреницей, взглянула на себя в зеркальце и даже припудрила нос. Урчание пустого желудка лишь подтолкнуло ее к действию – она открыла тяжелую стеклянную дверь и оказалась в «Райских кущах».
Глава 3
Москва, 2000 г.
Дежурная часть отделения милиции
Центрального административного округа
Допрос прошел довольно спокойно. Валентина и сама не ожидала от себя такой собранности. Ответы на поставленные вопросы выходили короткими, но емкими. И следователь, слушая ее и стуча на машинке, лишь удовлетворенно кивал головой, словно чисто по-человечески одобряя каждый ее поступок, каждое движение, каждое слово. Из ее сухих ответов выходило, что человек по фамилии Гордис напал на нее внезапно, воспользовавшись тем, что она была одна во дворе, без часто сопровождающего ее Иуды (она так и объяснила следователю, что до сих пор не знает настоящего имени парня, который в течение вот уже нескольких месяцев каждый день навещает ее и играет с ней в компьютерные игры), затащил в подъезд, затем к себе в квартиру и сказал, что хочет ее. Говоря это, она старалась не думать о своих подлинных чувствах к этому человеку, который ушел из ее жизни навсегда, и что даже там, в аду или на небесах, но он наверняка простит ей эту невинную и вынужденную ложь. Гордис угрожал пистолетом, а потому ей ничего другого не оставалось, как сделать вид, что она подчиняется. В квартире по его приказу она стала раздеваться. «У меня было одно желание – убить его, – говорила она с горечью. – Пистолет, лежащий на столе, словно подсказывал мне способ, как выйти из этого невыносимого положения. Я не могла позволить, чтобы меня, беременную, изнасиловали и осквернили моего будущего ребенка… Вы должны понять мои чувства. И если у вас есть сердце…» Она словно играла в не написанной еще трагедии, где есть место сильным чувствам, любви, ненависти, состраданию… У следователя, как ни странно, было сердце. И он, после довольно длительного и утомительного допроса, который то и дело прерывался телефонными звонками, вдруг сказал ей, что, возможно, к вечеру ее выпустят. Под залог. Она сначала не поверила своим ушам. Ей, человеку не искушенному в юридических делах, показалось это неслыханным подарком, каким-то чудом. Оказаться дома, в объятиях Левы – она и не мечтала о таком счастье.
Вернувшись в камеру, она съела немного печенья, запила водой и улеглась на жесткий деревянный настил в надежде хоть немного поспать. Но не успела она осмыслить все то, что услышала и произнесла в кабинете следователя, как за ней пришли. Она вдруг вспомнила то радостно-щемящее чувство, вынутое из солнечного тайника памяти, именуемого детством, где фраза «за тобой пришли» вызывала щенящий восторг – это означало, что за ней, единственной из всех оставшейся в детсадовской группе, пришла наконец мама.
«Кайтанов!» – подпрыгнуло ее сердце, и она рывком села. Тряхнула головой, пытаясь сбросить с себя сонную одурь. Затем легко поднялась и, дождавшись, когда ее выпустят из камеры, направилась следом за надзирательницей.
Она была удивлена, когда в кабинете следователя, куда ее привели, она вместо Кайтанова увидела Иуду. Следователь, глядя на нее с какой-то странной, не свойственной для него, следователя прокуратуры, нежной задумчивостью, объяснил ей, что ее выпускают под залог, внесенный ее мужем. Что ей нельзя покидать Москву до суда…
Он говорил тихим монотонным голосом, не сводя глаз с Валентины, и по его виду нетрудно было догадаться, что он, отпуская ее, уверен в том, что она никуда не уедет, не скроется, не совершит ничего такого, чего ей не положено в ее ситуации. Сама же Валентина воспринимала его слова с трудом. Она спрашивала взглядом у Иуды: где Кайтанов? Почему он сам не приехал за ней? Какие такие срочные дела помешали ему забрать ее отсюда, обнять ее в такую минуту?
– Вы и есть тот самый… извините, Иуда? – прищурив глаза, спросил следователь. – Специалист, так сказать, по компьютерам?
– Да… – широко улыбнулся Иуда. – У вас проблемы с компьютером?
– У меня, к счастью, нет проблем, – кисло улыбнулся ему в ответ следователь. – Но когда появятся, я непременно обращусь лично к вам. Кайтанов к вам на удивление хорошо относится…
Валентина поняла, что последняя фраза была произнесена им с плохо скрываемой издевкой, но сделала вид, что ничего не заметила.
– Вы не могли бы назвать ваши настоящие имя, фамилию? – не унимался следователь. От Валентины не укрылось, что он уже начал испытывать к Иуде неприязненное чувство. Он просто не знает, какой Иуда хороший и добрый… Он в каждом видит преступника.
– Пожалуйста: Морозов Александр Петрович. – Иуда в приступе какой-то непонятной радости кинулся вдруг пожимать руку следователю. – А как вас звать?
– Гришин Андрей Васильевич. – Следователь закатил глаза к потолку: мол, идиот. – Вы, я надеюсь, проводите гражданку Кайтанову домой? Мне не нужно звонить ее мужу?
– О нет, что вы?! Лев Борисыч сам прислал меня сюда за Валентиной…
– Так мне можно идти? – не выдержала Валентина.
– Да, разумеется, да… – развел руками Гришин.
Валентина даже не сказала «до свидания», словно боясь накликать это самое «свидание». В гробу я видела эти свидания.
Они вышли с Иудой на улицу, и Валентина зажмурилась от яркого солнечного света.
– Ну, теперь-то ты мне можешь ответить, где Кайтанов? Куда он делся? Он что, разве не знал, что меня отпускают?
– Валя… – Лицо Иуды вдруг изменилось. Заметно побледнев, он схватил ее за руку, отвел подальше от крыльца, с которого они только что сошли, и зашептал ей в самое ухо: – Я должен тебе сообщить что-то неприятное. Будь мужественной и не падай духом… Все еще можно поправить…
