После такого посетители обычно сразу понимали намек и спешили удалиться.
Однако гостья, к его глубочайшему изумлению, устроилась поудобнее в кресле напротив, примостила на стол необъятный баул и выудила оттуда блистер с лакричными пастилками.
— Надеюсь, вы не против? — осведомилась она непререкаемым тоном. Якул спросил себя, остановил бы ее отрицательный ответ, и пришел к выводу, что вряд ли. — На следующей неделе литературные чтения, берегу горло.
Он сделал дозволяющий жест.
— Чувствуйте себя, как в моем замке.
Женщина схрумкала сразу две бурые полоски, убрала остальное обратно и деловито сложила руки на столе замком. На пальце маячило, раздражая, кольцо с массивным черным камнем в алых прожилках. «Невестин камень»… Один из двух фамильных перстней.
— Я не из тех, кто очаровывает с первого взгляда.
— Да что вы?
— Не нужно иронии, молодой человек, — строго сказала она, и Якул подавил желание выпрямить спину. — Вообще-то в целом мире нашелся только один такой безумец. Он не давал мне проходу с самой первой встречи.
— Прошу, избавьте меня от подробностей.
— Я знала, что будет непросто, — вздохнула профессор. — Давайте начнем с начала: я вам не нравлюсь?
— Я вас не знаю, — неприязненно отозвался Якул.
— И не хотите узнать?
— Нет.
— Почему вы против нашего союза с вашим отцом?
— Вы… человек.
— Я, прежде всего, женщина. Остальное не имеет значения.
— Не имеет? — Якул вскочил и принялся ходить взад-вперед, понимая, что зря поддался вспышке, но был не в силах сдержаться. — Еще как имеет! До недавнего времени это решало абсолютно все — для мейстера, для меня…
— Прошу сядьте и…
Якул оставил ее слова без внимания, продолжая мерить шагами кабинет и рассуждая вслух уже с самим собой:
— Всю жизнь он ломал, выковывал и переплавлял меня под себя, вколачивал в голову, что традиции — это все. На них держится наше общество, говорил он, обычаи — то единственное, что имеет значение. Изменить им, значит, изменить всему роду. Инакомыслие — бич, ядовитый плющ, который надлежит безжалостно выкорчевывать из кладки души и посыпать побеги солью. Мы обязаны подчинять свою жизнь регламенту, установленному еще предками, несомненно, более мудрыми существами, чем мы с вами. Любое отступление, ни много ни мало, предательство и должно караться соответствующе. Самое страшное — уронить себя в глазах общества, сделать что-то не так, разочаровать. Уверен, во многом его нетерпимость стала причиной, почему мать, моя мать и его жена, оставила нас. Но я так и не смог об этом спросить, потому что никогда ее не знал. И вот появляетесь вы, и все в одночасье меняется. Мейстер отметает свои же законы, как ненужный хлам. — Якул замер и уставился на нее: — Почему? — Ответить он ей не дал, отмахнулся и глубоко запустил руки в карманы. — Нет, вам не понять, каково это, когда мир, в который ты всю жизнь пытался вписаться, отказываясь от своего Я, стараясь стать достойным сыном, в одночасье рушится, оборачивается пшиком, сусальным золотом на подгнившем торте. Нет мира, нет определителя, нет мерила, и единственное, что я знаю: вся предыдущая жизнь с ее принципами и установками была ложью, и мой бог оказался фальшивым божком на лотке гоблина-старьевщика. Вот что вам надо знать!
Профессор не пыталась перебивать. А когда он закончил, встала с кресла, приблизилась и положила дрожащую руку ему на щеку.
— Мальчик мой. Бедный запутавшийся мальчик. Как же я страшилась этой встречи…
Якул онемел. Она в своем уме? Неужели не понимает, что притрагиваться к разгоряченному дракону примерно так же безопасно, как к электрической медузе?
Пару мгновений выпуклые серые глаза, кажущиеся огромными за стеклами очков, рассматривали его, и морщинистая рука поглаживала то щеку, то волосы. Следующая фраза заставила его окаменеть.
— Я никогда не бросала тебя, только не в мыслях.
А потом профессор встала на цыпочки и крепко обняла его. Макушка уперлась ему в подбородок, а седой пучок пощекотал нос. Минуту Якул стоял, не в силах пошевелиться, и наконец медленно осторожно обнял ее в ответ.
* * *
— С Хезарием мы встретились, страшно сказать сколько лет назад. Мне едва стукнуло шестнадцать, и я приехала погостить к тетушке в Потерию. Столица показалась мне тогда чем-то сказочным и необыкновенным: повсюду высоченные в несколько этажей дома, суета, народ спешит во все стороны, подводы мчатся, едва не сбивая с ног. В то время твой отец еще учился в Принсфорде…
Якул думал, что его уже ничем не поразить, но это!
— Мейстер… учился там? Но я думал, что ни один дракон…
— Ни один дракон до него и ни один после, — кивнула профессор — называть ее матерью, даже про себя, пока не выходило. Тут нужна тренировка. — Но Хезарий всегда отличался бунтарским духом, поэтому презрел запрет родителей и поступил в Академию. Учился он, кстати, на факультете романтиков. Тогда их еще именовали так, «ранимых» прибавили позже, когда предъявляемые к мужьям стандарты изменились, и душевная тонкость стала восприниматься девами больше как изъян.
Она ненадолго замолчала, подбирая слова, чтобы нанизать их на нить воспоминаний.
— Это была любовь с первого взгляда, предопределение, из тех, что один раз и на всю жизнь. Хотя на свидании я сразу заявила, что он самый несносный дракон из всех. — Женщина мечтательно улыбнулась, закуталась плотнее в плед, который Якул ей принес, и отхлебнула из чашки. — Это был его заключительный год обучения. Оба понимали, что рано или поздно он закончится. Да и тетушка намекала, дескать, гостям негоже задерживаться на полгода. Тогда-то твой отец и предложил вместе бежать.
— Бежать? — удивился Якул. — От чего?
Профессор удивилась в ответ:
— От правил, конечно. Осуждения… Некоторые вещи никогда не меняются. Драконы женятся на драконах, люди на людях — таков устоявшийся порядок вещей. Наверное, традиции так долго существуют, потому что всем нам безопаснее прятаться за порядком. Спокойнее жить, когда знаешь, что в мире есть что-то вечное, незыблемое. Изменить традиции не в нашей власти. Единственное, что мы можем, это изменить свое отношение к ним.
— Ну, хорошо, и на что вы собирались жить?
— Хезарий сказал, что станет странствующим музыкантом. Мы будем ездить по свету и зарабатывать на жизнь его талантом.
— Нет у него никакого музыкального таланта. Равно как слуха и голоса.
— Я сказала ему то же самое, — рассмеялась профессор. — Но в молодости все это не имеет значения. Привычка подстраховываться появляется с возрастом. Когда они, — женщина тронула толстую роговую оправу очков, — меняют цвет.
— И вы согласились бежать с ним?
— Разумеется, ведь я была безумно влюблена. — Профессор погладила одну из оставленных Якулом на поверхности стола царапин и подцепила ее ногтем. — А буквально на следующий день, как гром среди ясного неба, пришло известие от его родителей: Хезария срочно вызывали домой, потому что назначенной ему принцессе исполнилось семнадцать. Предстоял ритуал.
