– Москва. – Не удержалась и добавила: – Доктор, я просто упала, когда снимала занавески, маразмом не страдаю.
Невропатолог задал новый вопрос:
– А государства Тувалу?
– Есть такое? – поразилась я.
– Конечно.
– Не знаю.
– Хм. Минус. Сколько будет семью восемь?
Я притихла. В те времена, когда меня звали Фросенькой
[1], основной моей проблемой являлась математика. Ну не видел Господь меня Пифагором, и все тут. Пока на уроках речь шла о цифрах, я еще худо-бедно разбиралась в материале, научилась складывать-вычитать в столбик. Правда, с задачками дело обстояло намного хуже. У меня в ответах частенько фигурировали два с четвертью землекопа или половина мальчика, отдавшего яблоки одной трети девочки.
Помнится, учительница Валентина Сергеевна Подколзина тщетно пыталась воззвать к моей логике:
– Фрося, ну подумай! Как может жить половина человека? Это нонсенс.
Я согласно кивала, но про себя возражала: в задачах существуют бассейны, в которые безостановочно наливается-выливается вода. По логике вещей нужно купить пробку и заткнуть сливное отверстие, но никто этого не делал, бассейны продолжали работать в том же режиме. Та же Валентина Сергеевна каждый урок заявляет: «Вы сидите на уроке без головы». Значит, учительница признает, что ребенок, у которого нет головы, может прийти в школу. Так почему бы не существовать четверти землекопа?
Но, повторяю, цифрами я еще могла оперировать, а вот когда появились буквы, наступил полный мрак. А плюс В равно С? Почему? Как можно складывать буквы? Я бы еще поняла пример типа А плюс А равно два А. Но соединить А с В – все равно что поженить ежа с черепахой. Вероятно, это и получится, но зачем? И совсем плохо у меня было с таблицей умножения – затвердить ее ученица Романова так и не смогла. Однако, повзрослев, дискомфорта я не испытываю, просто пользуюсь калькулятором.
– Семью восемь? – повторил Тихон Федорович.
– Сорок восемь, – ответила я.
– Ммм, – протянул врач. – А восемью семь?
– Девяносто семь, – обрадовалась я.
– Сколько у человека зубов?
– У кого как, – хихикнула я.
Но невропатолог не улыбнулся.
– От природы.
– Двадцать восемь. Нет, тридцать… тридцать шесть… или восемь, – засомневалась я. – В общем, много. И, как правило, все с дырками.
Тихон Федорович свел брови в одну линию.
– Постельный режим. Читать, смотреть телевизор, работать на компьютере нельзя.
Он встал и вышел в коридор. Я вскочила с кровати, приоткрыла дверь и тут же получила ею по лбу – кто-то толкнул створку назад.
– Ой! – взвизгнула я.
– Что вы делаете босиком на полу? – сурово спросила женщина в белом халате.
Отличный вопрос. Какой ответ предполагает услышать незнакомка? Что-нибудь вроде: «Я стою на полу, потому что не умею висеть в воздухе»?
– Идите в кровать, – потребовала дама, – а то разовьется близорукость.
Я посмотрела на свои ступни. Помнится, моя мама, бесконечно оберегавшая доченьку от сонма болезней, любила повторять:
– Не пей холодную воду – подхватишь насморк, он перейдет в гайморит, тот в менингит, последний тебя в дурочку превратит.
Мамина логическая цепочка от холодной воды до идиотии казалась мне вполне понятной. А как близорукость связана с босыми пятками? Где здесь логика?
– Кардиолог Наталья Федоровна, – представилась врач.
– Лампа, – улыбнулась я.
Брови доктора поползли вверх.
– Евлампия, – скоренько уточнила я.
– Сядьте на кровать, обопритесь о подушки, – скомандовала Наталья Федоровна, – мне нужно вас послушать.
Я покорно выполнила ее распоряжение. Доктор приложила к моей груди фонендоскоп, и тут Фира, до сей поры спавшая под подушкой, начала громко выводить:
– Хр-хр-хр-р-р… хр-хр-хр…
На лице врача отразилась тревога. Надо сказать, Фируша у нас мастер художественного храпа, ее рулады поражают могучей окраской звука и разнообразием мелодий.
– Фр-р-кхе-кхе, ш-ш-ш, – сменила пластинку мопсиха, – уф, ух, уш, р-р-р-р.
Наталья Федоровна уронила фонендоскоп.
Я топнула локтем подушку, под которой с комфортом устроилась собака, и улыбнулась:
– Что-то не так?
– Все чудесно, – пробормотала кардиолог. – Ну-ка, еще разочек! Дышите… не дышите…
Я набрала полную грудь воздуха.
– Х-х-х, ш-ш-ш, кха-кха-кха, и… и… и… а… а… кха-кха, – выдала Фира.
– Лежите, не шевелитесь, – испуганно велела врач и унеслась.
Я схватила телефон и отправила Кате эсэмэску. Спустя пару мгновений в палату вошла подруга.
– Ну, что сказали врачи?
Я вытащила из-под подушки Фиру, которая, даже не открыв глаз, продолжала сладко спать.
– Фирундель идеально воспроизвела бронхиальный спазм, доктор умчалась в ужасе. Думаю, сейчас она вернется и притащит гору шприцев. Убери мопсиху.
Катя вынула из кармана телефон, быстро понажимала на экран и велела сыну:
– Кирюша, принеси саквояж… Ну так достань ее! Хорошо, тащи вместе с Мусей…
– Можешь назвать столицу государства Тувалу? – спросила я у подруги.
– Есть такое? – удивилась Катюша.
Я обрадовалась и встала. Значит, нас уже двое. Всегда приятно знать, что ты не самая глупая в семье.
Дверь начала открываться.
– Кирюша! Наконец-то! Сколько можно тащиться из холла в палату? – укорила парня Катя.
Створка распахнулась полностью, и я увидела незнакомого доктора в сопровождении кардиолога Натальи Федоровны. Катя, державшая на руках сопящую Фиру, быстро запихнула ее под свой трикотажный пуловер и вмиг превратилась в беременную даму, месяце этак на девятом.
– Где больная? – сурово осведомился муж-чина.
Я помахала ему рукой:
– Тут.
– Можете стоять? – спросил эскулап.
Напрашивался ответ: «Вы же видите», но я сказала:
– Совершенно спокойно.
– Почему в палате посторонние? – помрачнел медик.
– Я хирург, – ответила Катя.
– И что у больной сломано? – уточнил доктор. – Рука? Нога?
– Не травматолог, – пустилась в объяснения подруга, – я эндокринолог. И…
Но дядька не дал Катюше договорить.
