– Так он у нас что, масон? – присвистнул я.
– Ну конечно же! – рассмеялся дядюшка. – А кто не масон? Губернатор – масон, предводитель дворянства – масон, я, кстати, тоже масон. Пожалуй, только ты у нас доселе неохваченный, да тебе, в общем, пока и незачем. Модно это сейчас, понимаешь? Через ложу можно такую карьеру сделать, какая обычному чиновнику и не снилась! Церковью, конечно, оно сурово осуждается, да кто ж из образованных людей сейчас на то смотрит? Особенно после того, как матушка-императрица монастырские земли у попов отняла и орлам своим раздала. А мы, Иные, с масонства свою пользу имеем. Только учти – Светлые тоже. Мы одними ложами крутим, они другими. А бывает, что и пересекаемся.
Так и вышло, что посланный с нарочным конверт спас князю жизнь. Я, впрочем, дал себе слово дождаться минуты, когда дядюшкина надобность в Модесте Яковлевиче отпадёт, и уж тогда…
А вот, кстати, и Алёшка! Когда в очередной раз я глянул сквозь Сумрак, то вдалеке, на пределе магического зрения, углядел-таки алую точку. Будто капелька крови сюда ползёт. Сейчас, по моим прикидкам, он как раз подходил к усадьбе. Отопрёт, стало быть, артефактом погреб, оттуда через лаз проникнет на кухню – там уже никого нет, время-то без четверти десять. Тут, в усадьбе, рано встают и рано ложатся. Дворня, конечно, в людской ещё не спит – кто молится на ночь, кто играет в карты или в кости, кто просто чешет языки. Но в кухне сейчас пусто. А из кухни, как и нарисовал я ему на бумажке, – в коридор, оттуда по лестнице в левое крыло, там пройти анфиладой, спуститься вновь на первый этаж, пробраться другим коридором, параллельным главному, до чёрной лестницы наверх, и там, мимо комнат приживалок, в парадный коридор, и потом уж сюда…
Сложный путь, заковыристый… намеренно я такой рисовал, чтобы дело казалось ему сложным, чтобы подогревало его ощущение опасности, чтобы вкупе с тоской и гневом дало оно нужную смесь.
Я погасил магическое зрение, оставив себе обычное. Сейчас уже ни к чему наблюдать, как пробирается он по засыпающему дому, – уж доберётся сюда, не заблудится.
Осталось самое неприятное – ожидание. Я обнаружил, что не могу более сидеть на мягких княжеских перинах – тело требовало движения. Во мне бурлила, кипела сила. Не магическая, а обычная, людская. Хотелось что-то сделать – куда-то бежать, кого-то рубить, что-то бросать. Меряя спальню шагами, я то и дело посматривал на брегет. Стрелки точно застыли, хотя внутри и тикало.
Почему я в таком волнении? Ведь, если разобраться, это всего лишь работа… моя работа в тверском Дозоре. Да, первое серьёзное поручение, первое сложное дело… да, стыдно было бы напортить… но разве решается сейчас, жить мне или рассеяться в Сумраке? Разве сейчас творится со мною то же, что в январе семьдесят четвёртого? Или хотя бы то же, что было в позапрошлом ноябре, когда смотрел я в чёрное дуло пистолета и всё не мог решиться?
А между тем и мурашки бегали у меня под волосами, и пальцы покалывало невидимыми иголочками. В два счёта можно было бы успокоиться, применив заклятье «Безмятежность», но мне почему-то казалось сие постыдным, точно передёргивать в карточной игре. В настоящей, благородной игре, конечно, а не выполняя дядюшкино задание.
Алёшка возник на пороге неожиданно. Видно, настолько углубился я в недра взбаламученной своей души, что едва не пропустил его появление.
Что-то определённо было с ним не так, но с ходу я не мог понять что. Волосы встрёпаны? Бывает. Дыхание тяжёлое? Понятное дело. Пистолет в правой руке его смотрит дулом вниз? Так недолго и вскинуть… хотя я бы на его месте всё-таки держал дулом вверх.
А глаза его я разглядеть не мог – всего три свечи горело, мрак едва расступался. Смотреть же сквозь Сумрак и изучать цветок души было попросту некогда.
– Вы уже тут, барин? – произнёс он хрипло. – А этот где… который князь?
– Сбежал, подлюка, – ожидая этого вопроса, тотчас откликнулся я. – Но мы его сможем догнать. Алёшка, слушай внимательно, это очень важно. Не перебивай, не время! И ничему не удивляйся, после всё поймёшь. Глянь под ноги, живо! Тень свою видишь?
– Ага! – недоуменно протянул он. – А на что это?
– Внимательно на неё смотри! Так надо! Вот! А теперь рывком потянул на себя! Подними её! Ну же!
И он, ошарашенный моим напором, поднял. Я свою тоже – и, обхватив мальчишку за плечи, утянул его в Сумрак.
Тотчас растаял мрак, сменившись вязкой серостью, а три свечи потеряли цвет и ничего уже не освещали. Под ногами шевелился синий мох – его тут было едва ли не по колено, оружие на стенах превратилось в зубы каких-то исполинских допотопных тварей, лепные ангелочки под потолком глядели по-крысиному. А посреди всего этого стоял растерянный Алёшка, вертел головой, над которой пылал цветок его души, освобождённый от маскирующего дядюшкиного заклятья, дышащий жаром, яркий точно полуденное летнее небо.
Цветок Светлого Иного.
Глава 17
В Корпусе, особенно в первые годы, нередко приходилось мне драться – и со сверстниками, и с кадетами классом старше. Тогда-то и я обнаружил в себе ценное свойство, которое дядька Максим называл умением держать удар. Врезали мне от души, окатило болью, глаза готовы разродиться слезами – а я сжимаю эту боль в кулаке, внутри становится холодно, а голова начинает работать ясно и чётко, будто английский брегет. Боль на самом деле никуда не делась, очень скоро она вернётся с удвоенной силой, возьмёт своё, и слёзы покатятся – но это потом, а пока драгоценную отсрочку нужно использовать наилучшим образом.
Вот и сейчас обдало меня волной ужаса, плеснуло в глаза отчаянием – но я поставил между собою и чувствами стенку. Сперва дело, потом всё остальное.
– Что это? Где это? – растерянно выдохнул Алёшка.
– Пошли! Быстро! Скоро всё объясню – но сейчас нужно быстрее уходить.
Крепко держа его за локоть, я вынул из кармана берестяной лапоток, слегка сдавил – и перед нами открылся прямой путь. Чем ещё этот артефакт полезен – действует не только на тебя, но и на того, кого ты касаешься. Наверное, можно даже целый полк так провести – главное, чтобы крепко друг друга держали.
Обратный путь занял ощутимо больше времени – должно быть, скорость всё же зависит от общего веса. И всю дорогу мы молчали. Алёшка вертел головою, хотя смотреть особо было не на что. В Сумраке на месте княжеского парка располагался усеянный пнями пустырь, рассечённое дорогой поле так и осталось полем, но его заволокло плотным туманом, какой бывает за час до восхода солнца. Вместо деревни обнаружился лес – мрачный, старый, почти без подлеска. А вместо ельника, в котором оставили мы коней, оказалось высохшее болото. И никаких красок – только бесконечные переливы серого. И никаких звуков… разве что кровь звенит в ушах.
Наконец вышли мы на поляну, где ждали нас Уголёк с Планетой.
– Выходим из Сумрака! – скомандовал я. – Это даже проще, чем войти. Просто отпусти на волю свою тень. Вот так!
У него получилось с первого раза, хотя я и боялся, что застрянет. В Сумрак-то он шагнул не думая, в порыве чувств, а с той минуты было у него время малость прийти в себя. Мог испугаться до икоты, мог впасть в исступление… по-разному ведут себя люди в миг посвящения. Вернее, уже не люди, уже Иные.
