– Дикий Светлый, что ли? – полюбопытствовал Алёшка.
– Вот неизвестно, – вздохнул дядюшка. – Ты слушай, отрок, слушай. Догадываешься, как отнеслась бабка Катерина к появлению соперника? Доселе только она исцеляла, молоко ей носили, яйца, убоину, рыбу, караваи… а тут ручеёк подношений в тонкую струйку превратился. Обидно! Говорят, решила бабка пришельца выгнать, сотворила какое-то заклятье. Но того лишь добилась, что старичок этот безымянный к ней в избушку пришёл и долгую беседу имел. А после того бабку и не узнать стало. Пакостей более никому не чинила, за лечение самую малость брала, да и то лишь у состоятельных мужиков, а бедноту исцелять начала бесплатно. С Отшельником более не воевала, а преисполнилась к нему почтения необычайного. Странно, да?
– Жизнь вообще штука странная, – я тоже подал голос. – И Тёмный может быть добросердечным, и Светлый жестоким.
– Огульное обвинение! – сейчас же взвилась графиня. – Мне такие случаи неизвестны! Ты, Андрей свет Галактионович, если уж обличаешь, то не надо экивоков… давай имена, места, числа…
– Всё ещё забавнее, Андрюша, – вмешался дядюшка. – Переходим ко второй части нашей истории. Итак, в славном городе Новгороде жили-были парень да девушка, лет им обоим было по девятнадцать, звали их Филимон и Алевтина. Филимон был Тёмным Иным пятого ранга, Алевтина – Светлой, шестой ранг. Служили они в Дозорах, каждый в своём. И так вышло, полюбили друг друга. Но ты же помнишь, как в Новгороде у Светлых с Тёмными всё плохо! Кто бы им разрешил законным браком сочетаться? Не те, так другие растоптали бы! Для Светлых Алевтинина любовь к Филимону – чёрная измена, предательство идеалов. Для Тёмных любовь Филимона к Алевтине – позор, безумство. И что для тех, что для других – опасность. Коли Аля с Филей вместе жить начнут, то ведь он ей секреты Тёмных выдаст. А она ему – секреты Светлых. Хотя какие уж там секреты могут быть доверены таким слабым Иным? Но в обоих Дозорах начальство суровое… не то что наши с вами сиятельства… Прошу прощения, Виктория Евгеньевна.
Та, естественно, не смогла смолчать.
– Если я, дражайший Януарий Аполлонович, начну перечислять ваши жестокости по отношению и к дозорным, и к простым Тёмным, не говоря уж о людях, то потолок покраснеет. От стыда, что до сих пор не свалился на голову этакого змея!
– Да ладно, – потёр свой сабельный шрам дядюшка, – так уж и покраснеет. Порозовеет, не более того. Вернёмся, однако, на первое. Итак, Алевтина с Филимоном друг друга любят, и более того, девица уже в положении интересном, и надо что-то решать. Вот и сообразили они с Новгородчины сбежать. Но сбежать нетрудно, а дальше как? Всюду пришлось бы ставиться на дозорный учёт, и всюду не потерпели бы столь противоестественный союз! Во всяком случае, они так думали. А тут у Алевтины болеть что-то начало, по женской части, и та испугалась, как бы не повредило то ребёночку. Сама целить почти и не умела, а показаться новгородским Светлым целительницам – это ж в грехе своём сознаться. Но прослышала она, что далеко на востоке губернии, в Белозерском уезде, есть замечательная такая бабка Катерина. Хоть и Тёмная, а говорят, подобрела к людям. И побежала Аля к ней, благо был у неё «скороход», и дорога через всю губернию, полтысячи вёрст, лишь день заняла. Так вот, держитесь, ребята! Приходит Алевтина к бабке, смотрит на её ауру – а бабка-то Светлая! Светлая целительница!
– Как же так? – охнул я. – Да разве ж возможно масть поменять?
– Невозможно, – согласился дядюшка. – Вернее, до сего дня считалось невозможным. Ан нет, вышло, что и на старуху есть своя проруха. Коротко говоря, осмотрела её бабка, полечила чем-то, сказала – всё хорошо с ребёночком будет. И про отца не спросила даже. Зато призналась Але, что это лесной Отшельник, пришелец неведомо откудошний, поменял ей масть. Ну а как не признаться? Видит – явилась к ней Светлая, поначалу даже вообразила, будто та по новой регистрировать её собирается, поскольку знает, что раньше она, Катерина, Тёмной была. А Алевтина тоже рассиропилась, о беде своей бабке рассказала. Ну, поплакали они, и бабка ей предложила план спасения. Если привести Филю к Отшельнику, пасть в ноги, упросить хорошенько, то и сделается Филя Светлым. После чего уже можно бежать им куда угодно, и там уж на учёт ставиться как обоим Светлым…
– Постойте, дядюшка! – не понял я. – А метка его как же? Регистрация Тёмная?
– О! – Дядя Яник направил палец в чистейше белый потолок. – В том-то и фокус, оказывается, что когда Отшельник сделал бабку Катерину Светлой, то стёрлась у неё прежняя Тёмная метка. Стала она вроде как дикая Иная. Вот и с Филимоном так же предполагалось. Сделается он Светлым, приведёт его Аля в какой-нибудь Дозор и скажет, что увидела в парне задатки Светлого Иного, да и произвела посвящение. Закон того не воспрещает, хотя по уму нужно, конечно же, через свой Дозор это делать. Изложила она свой план Филимону, тот покочевряжился вначале, страшновато же это – масть менять. Но деваться некуда, уломала она парня. И пошли они к Отшельнику. Точнее, не прямо к нему, а к бабке, которая уж и показала нужную дорожку.
– И что же? – хмыкнул я. – Молодые оказались осчастливлены?
– Осчастливлены, – мрачно подтвердила графиня. – Только не совсем так, как им мечталось. Вместо того чтобы сделать Светлым Филимона, этот самый Отшельник сделал Алевтину Тёмной!
– Что не уменьшило счастья наших влюблённых, – заметил дядюшка. – Перебрались они в Псковскую губернию, в городок Изборск, предстали перед местным Дневным Дозором, наплёл им Филимон, будто приобщил свою невесту, разглядев в ней задатки Тёмной. Поверили им… Там вообще смешно сказать «Дозор». На весь Изборск всего двое Иных, Тёмная и Светлая. Причём, что занятно, родные сёстры. Обе старые девы… ну, это неинтересные подробности. Приобрела молодая семья домик, сочетались законным браком в Никольской церкви, Филимон нанялся приказчиком в скобяную лавку купца Конечникова. У Алевтины уже пузо выпирает… Словом, всё у них замечательно.
– А как же это вам сделалось известно? – задал Алёшка очень правильный вопрос.
– Соображаешь! – похвалил дядюшка. – Есть у нас тут в Твери один Тёмный Иной, четвёртый ранг, звать его Кондрат Игнатьевич Карасёв, в миру купец третьей гильдии. В Дозоре никогда не состоял, живёт партикулярной жизнью, женат, восемь детишек у него… магией почти и не пользуется, меру свою положенную не всегда и расходует. Порой жалеет даже, что согласился в Сумрак слазить. Но мы с ним в приятельских отношениях, иногда просто вот так по-стариковски посиживаем… а знал бы ты, Андрюша, какую чудесную делает он настойку на бруснике, с добавлением хрена и дубового листа!
– Не отвлекайтесь, Януарий! – вернула его с небес на землю графиня.
– Так вот, – невозмутимо продолжил дядя Яник, – этот Кондрат Игнатьевич в дальнем родстве с нашей Алевтиной. То ли она ему троюродная племянница, то ли ещё хитрее… но он её с пелёнок знал, навещал семью, по торговым делам наезжая в Новгород. Знал, конечно, что с десяти лет она Светлая, не одобрял, но и не ругался особо. А тут какие-то дела у него в Пскове возникли, и проездом остановился он в Изборске. Ну и случайно встретил на улице племяшку свою Алечку С животом. И с аурой Тёмной. Учинил он ей, конечно, строгий допрос и всё выяснил. Запираться-то девчонке не с руки было. Как объяснить, что из Светлой в Тёмную превратилась? Тут и что соврать не измыслишь, проще правду сказать. Пообещал Кондрат Игнатьевич никому о том ни словечком, ни намёком не обмолвиться, а вернувшись в Тверь, мне под брусничную настоечку всё и изложил, весь Алин рассказ.
