Так, значит, это и есть «убедитель»?! Не в хранилище, под защитой мощных заклинаний, а вот прямо так, на виду у всех? В кабинете, куда всякий в Журавино мог невозбранно зайти?
– Костя! – вскричал Алёшка и бросился к нему. – Не надо! Не делай того! Не смей!
Теперь не оставалось сомнений, как распорядился наш образцовый Светлый Алёшкиной щедростью. Ограниченный унизительным шестым рангом, не смог бы он прокинуть сюда Врата… да и вряд ли сумел бы завладеть кристаллом. Выкрал, должно быть. Значит, и Светлым не чужды сии способы. Если очень надо, если припёрло…
Тут только Костя соизволил заметить нас.
– Не подходите! Не мешайте! – Голос его дрогнул, щёки покраснели – и чудовищный ветер отшвырнул нас назад, бросил на землю. «Непускающая стена», в обиходе – «непускайка», заклятье простое, доступное даже магу седьмого уровня, но если подпитана огромной силой, то справиться с ней невозможно. Это сколько же Алёшка сцедил в Костин стакан? А потом ведь ещё Врата открывал… Видать, и впрямь будет он Высшим, Великим, Величайшим. Если, конечно, вообще будет. Если сей день для нас не последний.
Не удовлетворившись достигнутым, Костя взмыл в воздух сажени на три и завис там горизонтально, раскинув руки, точно плыл сейчас в тёплой озёрной воде. Шляпа его немедленно свалилась, да и шпага, сохраняя верность закону всемирного тяготения, свесилась вниз.
– Воины! – возгласил он, и юношеский голос его устремился к вкушающим походный завтрак семёновцам. – Именем Света взываю к вам и повелеваю! Безбоязненно идите, куда велено, выполняйте приказы Высоких Братьев, скиньте кровавое ярмо бесчеловечной царской власти! Все силы свои, все умения, всю жизнь отдайте святому делу освобождения народа!
– Сейчас разломит «убедитель», – прошептал я лежащему рядом Алёшке. – И всё… и уже ничего не поделать.
Впрочем, кое-что ещё оставалось. Продолжая лежать в траве, сунул я руку за пазуху, нашарил на тонкой нитке рядом с нательным крестом медную пульку «чёрной стрелы». Рванул.
– Ты что, сдурел?! – Алёшка рысью бросился на меня, перехватил руку с артефактом. – Не смей!
– Лучше так, – огрызнулся я, пытаясь высвободиться. – Он всё одно не жилец. От «стрелы» ли помрёт, от «убедителя»… но хотя бы Россию спасём.
Алёшку, однако же, довод мой не убедил, и руку с пулькой держал он крепко. Как тут нацелишься? Ещё, пожалуй, заряд стрелы по нему же и шарахнет.
– Воины! – продолжал заклинать Костя. – Да войдёт в сердца ваши слово моё, и никто уже более не поколеблет вас! Быть же по слову моему!
И он с натугой, точно барабанную палочку, разломил кристалл пополам. Тут же хлопнул воздух… почему-то не вверху, а сзади, а мгновение спустя вспыхнул на всех гранях пронзительный голубой цвет – точно солнце превратилось в миллион полевых васильков. Костя же сверзился с вышины, упал на вытянутые руки, мгновенье молчал – а потом взвыл от боли.
Мы с Алёшкой ринулись к нему, забыв о «непускайке» – и правильно сделали. Невидимая стена исчезла, и ничто уже не помешало нам подбежать к телу.
Душа в нём пока что оставалась. С трудом приподняв голову, Костя проговорил спокойно и ясно:
– Вот и всё! Дело сделано!
– Зачем? – ошалело выдохнул Алёшка, присев рядом с ним на корточки, коснулся пальцами лба.
– Потому что надлежало Россию спасти! – Костин голос стал тише, будто говорил он через подушку. – И Викторию Евгеньевну тоже. Уж лучше я… по мне меньше плакать будут.
– Сильно расшибся? – глупо спросил я. – Боль снять или сам?
– Руки и грудь, – соизволил обратить на меня внимание Костя. – Да какая разница? Скоро всё равно растаю в Сумраке.
– Сейчас переверну тебя на спину. – Я тоже опустился на корточки и осторожно коснулся его плеча.
– Стой! Не делай этого! – раздался сзади встревоженный женский голос. – Может ведь быть перелом позвоночника!
Её сиятельство графиня Яблонская, оказывается, уже минуту стояла за нашими спинами. Белое платье, жёлтые одуванчики под ногами, синее небо вверху. Не было только живописца, способного запечатлеть сию картину.
– Пустите, – велела она и, не заботясь о чистоте своих одежд, села рядом с нами, опустила ладонь ему на затылок. – Костя… Костенька! Как же ты так? Ну зачем?
И я впервые увидел, как по щекам железной предводительницы Светлых, Великой Матери, покатились слезы, как затряслись её плечи.
Костя, похоже, сумел это ощутить – несмотря на ломавшую его боль.
– Не надо, – прошептал он. – Не рыдайте обо мне. Так, видать, предначертано Светом. Я всё равно не смог бы жить без вас. А вы не плачьте. Вам сейчас нужно быть сильной. Ведь всё только начинается! И как без вас удержать наше дело в чистоте?
– Давай всё же сниму? – нарушил я затянувшуюся паузу. – По крайней мере не в муках уйдёшь.
И потянулся в Сумрак за силой. Сейчас достану сейчас наложу простейшее заклятье «не боли».
С тем же успехом я мог бы достать с неба солнце.
Сумрак отторгал меня, связь между мною и тенью разорвалась, и внутри было совсем пусто.
Я оглянулся на Алёшку и графиню. Судя по их растерянным лицам, то же ощущали и они. Лопнули все наши ранги, иссякла сила. «Что ни умножай на нуль, – мелькнуло в памяти одутловатое лицо учителя Нила Ильича, – всё одно получится нуль».
А это очень скверно – быть нулём.
Глава 9
Утро это, однако же, не переставало удивлять. Тревожное молчание наше прервано было новым звуком. По-разбойничьи свистнул ветер, обдал зимней стужей наши лица – и в десяти шагах раскрылось в воздухе отверстие, откуда и тянуло холодом. Спустя миг вышел из чёрного жерла на солнечный свет не кто иной, как дражайший мой дядюшка Яник.
Одет он был строго официально – парадный мундир с орденами, треуголка, в надраенных до зеркального блеска сапогах отражалось не только солнце, но даже и одуванчики.
– Утро доброе, – сообщил он, не делая, однако же, ни шага навстречу. – Вижу я, события развиваются бурно? И даже, мнится мне, с трагическим уклоном? А меж тем так бы оно и было, не найдись кому обо всём позаботиться. Виктория, может, поздороваемся?
– Сгинь! – коротко бросила она. – Не до тебя, Януарий. Будь человеком, дай проститься. Потом уж с тобой счёты сведём.
– Вот так уж прямо и проститься? – ухмыльнулся дядюшка, отцепил с пояса ножны со шпагой и опёрся на неё, будто на трость. – А я ведь что притащился-то? Настала пора поговорить… со всеми вами. Только сдаётся мне, что все помыслы ваши о другом сейчас. И потому давайте уж сразу устраним помеху нашей беседе.
Стоя на том же месте, протянул он правую ладонь к лежавшему навзничь Косте и заговорил тем голосом, каким нянюшки общаются с младенцами:
– Уходи, боль, уноси соль, разрази гром, приноси ром! У Дидро боли, у Руссо боли, у Вольтера боли, а у Кости не боли!
