– Можно с вами уплыть? Мы хотим с семьями уйти отсюда. А куда – не ведаем. Тогда можем на наши корабли ваших людей взять. Слыхали, что под рукой князей люди хорошо живут. Тут же с каждым годом всё хуже…
Посмотрел на них внутренним взором витязь – честны купцы.
– Согласен. Собирайтесь. Послезавтра в путь идём. Грузите воды побольше.
– А товары какие нужны на новом месте?
– Ткани льняные, утварь мелкая. Да и всё, пожалуй.
Поклонились купцы, поспешили к себе – времени-то в обрез… Вскоре их лодьи подошли. Немного. Десяток. Но уже легче. Подумал Крут, снова Мала в град засылает – пускай едет в мастерские корабельные, готов воевода ещё пять лодий купить дощатых великих. Платит сразу. Лишь бы готовы были. Уехал воин. А работа движется. Уже половину народа на суда распределили. Спешат все. Без роздыха трудятся доброхоты – дело ведь святое, родовичу помочь в беде.
Из темноты вышел человек, поклонился:
– Ты ли будешь воевода братьев-князей, добрый человек?
– Я.
– Позволь два словца наедине молвить?
Нахмурился Крут. Как отрезал:
– От своих воинов у меня секретов нет.
Человек улыбнулся лукаво, но по-доброму:
– Не за тебя беспокоюсь. За того, кто с тобой говорить хочет. – И незаметно значок показал. Такой же, над которым давешний сотник посмеялся.
Пожал плечами Крут:
– Далеко ли идти?
– Недалече, воевода. Вон к той телеге.
И верно, подъехал возок небольшой, на котором поленья горой сложены. Топливо привезли для костров, на которых пища готовится пленникам бывшим. Сидит на ней дедок с бородой, чем жив – непонятно. Лет под семь десятков ему. Не менее. Дёрнул щекой Крут, но всё же пошёл. Пока дрова скидывали, поздоровался. Дед-то светел был. С душой чистой. Представился – Жданом зовут. Он жрец Святовидов. Но не храмовый, а с дальнего капища. Спросил, в чём помощь нужна. Отвечал ему воевода, что лодьи требуются. Народу уж больно много. На стольких не рассчитывали, потому и кораблей меньше привели. Дед улыбнулся, кивнул:
– К утру лодьи будут. Десять могу дать. Больших. Хватит?
– Хватит. Сколь просишь за них?
Посуровел тот, головой в сторону храма мотнул, молвил негромко:
– Ничего не надо. Просто пообещай, что раз в год будет приходить корабль к нашему месту молитвенному. А мы уж постараемся на него вам людей найти. Прокша-провидец – предок мой. Потому мне всё и ведомо.
Задумался витязь. Коли так…
– Согласен я, дедушка. Будь по-твоему.
Просиял дедок. Потом вновь заговорил:
– Жрецы в храме словно с ума посходили. Одно на уме: злато. Злато. Злато! Совсем отвернулись от народа, лишь о себе думают. Творят беззаконие, забыли заветы предков наших. Не так давно творили волшебство поганое. Едва Триглав на наши земли не ступил победителем. Заперли богов наших в заточении. А мы не можем ничего сделать. Лишь ведомо мне, что начинается время смутное, горькое для племён славянских. И вы – единственная надежда. Словом, присылай к нам лодьи раз в году.
– В это время придёт корабль, жрец.
– Не жрец я. Ведун, – улыбнулся дед и тронул коня. Исчез в темноте. Оттуда донеслось: – Воевода!
– Да? – встрепенулся Крут.
– Приготовь к утру злата шестнадцатую часть пуда. Приедут к тебе гости незваные. Ты уж отдай им те деньги. Сделаешь добро брату названому. – И всё. Затих голос…
И верно. К утру ещё десять лодий пожаловали. На них нарядом
[45] и мужья, и жёнки. Сказали, что посылает их ведун на новые земли. Порадовался воевода: есть ещё правда! Не сгинула! Стали последних людей, кто оставался, на них грузить. Правда, перед этим их Крут внутренним оком посмотрел, проверил. А то больно странные дела творятся.
Ну а как солнышко поднялось над горизонтом чуть выше, явились и те гости, о которых ведун предупреждал. Не поверил воевода глазам своим, когда в верху улицы, что в град вела от пристаней, всадники показались. Даже протёр очи свои, и не раз. Да, не кажется ему. Действительно… тугары. Десять их. На вороных конях длиннохвостых. Правда, знак мирный над ними. Копьё с белым бунчуком, конским хвостом над головами реет, и другого оружия у них не видать. Впереди – седой старик в богатых одеждах. Следом – нукеры. В своих чёрных кожаных одеяниях, серебром вышитых. Сёдла у конных справные. Стремена изукрашенные. Едут не спеша, глядя презрительно по сторонам на открывших рот людей, оторвавшихся от своих дел ради невиданной картины. Подъехали поближе, один из воинов, что старика сопровождал, крикнул на славянском:
– Эй, где мне найти старшего?!
Крут вперёд шагнул:
– Я – воевода этих людей. Что нужно?
Тут же все нукеры с коней спрыгнули, и у слава едва челюсть не отвисла от удивления: они откуда-то коврик вытащили, прямо по земле расстелили. Потом сняли старика с лошади, усадили на него, сзади стали стенкой короткой. А дед степной рукой указал перед собой: мол, присаживайся. И толмач повторил:
– Садись, воевода. Говорить с тобой Бурай-хан хочет. Хорошо говорить.
– За слово денег не берут, – буркнул Крут, но сел.
Внимательно смотрит на него старик, потом что-то на своём языке брякнул, толмач долдонит следом:
– Ты – настоящий воин. Умеешь драться. И честно себя вести. Потому хочет Бурай-хан спросить тебя: не ведаешь ли ты о дочери нашего племени, среди вас живущей. И жива ли она? Какова судьба её?
– Ты про жёнку Храброву спрашиваешь, что ли? Йоллу-лучницу?
Старик как услышал имя, затрясся даже. Затараторил, что сорока белобокая. Едва толмач дождался, пока старик закончит, сразу следом начал переводить:
– Что значит – жена Храброва? Почему? И отчего у неё прозвище такое?!
Пояснил Крут степенно:
– Тугаринка ваша, Йолла по имени, стала женой моего друга, воеводы второго дружины нашей, Храбра. А лучницей её зовут за умение стрелять не хуже, чем мужчины. Живёт она с Храбром уже третий год. Дитя у них народилось. Мальчик. В граде Йоллу уважают. Обид не чинят. Ибо она теперь честная жена воина нашего.
Переводчик выслушал, сказал старику, что ему славянин сообщил, тот расплылся в улыбке, снова заговорил.
– Утешил ты Бурай-хана, славянский воин. Рад отец, что дочь его счастье своё нашла, хоть и не нашего роду-племени. Счастлив, что дедушкой стал Бурай-хан. Но как она могла нарушить обычай? Согласиться на это замужество? Или заставил её твой друг силой за него замуж пойти?
И при этих словах сузились глаза старика, понял Крут, что тот не хуже толмача на его речи говорит, потому глаз не отвёл, взглянул с не меньшей силой, чем у хана, ответил:
