Мистраль получил такой удар адреналина, что тут же забыл о бессоннице.
— Что ты говоришь? Точно?
— Так и знала, что ты задашь этот вопрос, — улыбнулась Элизабет Марешаль. — Все абсолютно точно, и если ты арестуешь этого зверя, у меня не будет и тени сомнения, когда буду выступать перед присяжными.
Больше часа ученая гостья делилась подробностями: своего анализа и тонкостями психологических выводов, которые она из него сделала. Мистраль делал записи, задавал вопросы и размышлял.
— Вот еще что, — продолжала Элизабет. — Сначала Лора Димитрова не узнала того, кто на нее напал, а то, конечно, не открыла бы дверь. Только через несколько минут она поняла, кто это. Димитрова быстро прикидывает: либо она говорит это прямо, тогда убийца может догадаться, что где-то спрятан магнитофон, либо дает намек, что она и делает.
— Но что она говорит? Мы несколько раз прослушали запись и ничего не смогли разобрать!
— А ты припомни: этот тип все время требует, чтобы она замолчала. Я обработала запись так, чтобы слышны были только слова Димитровой, которые заглушались его воплями. Слушай.
Элизабет Марешаль поставила на стол цифровой магнитофон и нажала на пуск. В кабинете раздался голос Димитровой. Освобожденный от сопутствующих шумов, голос казался совсем близким и поразительно сильным. Мистраль слушал, сосредоточенно уставившись на магнитофон.
— Вот тут, — подсказала Элизабет.
«Когда я открыла дверь, я же не думала, что это вы — вы же сегодня не носите форму».
— Она сказала «не носите форму»? Я правильно расслышал?
— Да. Мне понадобилось сорок пять минут, чтобы вытащить эти пять слов, полностью заглушенные криками убийцы.
— Ты же дала делу такой толчок! Теперь только надо выяснить, какую форму он носит! Еще я получу материалы о звонках на ФИП. Теперь мы знаем, что один и тот же тип занимается хулиганскими звонками и убивает женщин, так что к делу радиостанции надо отнестись серьезнее.
— Людовик, это еще не все.
Увлекшийся Мистраль осекся, услышав, что эксперт, видимо, не разделяет его восторга.
— Как — не все?
— Вот поэтому-то я и приехала сама. От анализа диктофонной записи мне стало не по себе. Профессионалу тяжело слышать, как кого-то убивают, присутствовать при этом и не иметь возможности ничего сделать.
— Да-да, я же тебе об этом черкнул словечко, чтобы предупредить.
— Но что это будет так ужасно, я не думала! Так вот, тут мне как раз позвонил коллега, позвал посидеть в компании. Я быстро побежала, так была рада уйти из лаборатории.
— А потом?
— А потом, чтобы работать было удобнее и безопаснее, я все записи с диктофона сохранила у себя в компьютере. Когда вернулась, все они были автоматически обработаны программой анализа, в том числе та, где ты в квартире Димитровой сильно кричишь и велишь лишним людям уйти.
— Да, было такое, помню.
— Среди тех, кто находился в этот момент в помещении, был убийца.
Мистраль онемел от изумления. Пока услышанное доходило до него, он не сводил глаз с Элизабет Марешаль. Наконец выдавил из себя:
— Боюсь спросить… уверена ли ты в этом?
— Я-то, конечно, да, уверена, а вот в суде такое утверждение не пройдет.
— Почему?
— Потому что программа сделала сопоставление на основании только одной фразы. Делать выводы нельзя. Я взяла все, что говорит этот тип на других записях, сопоставила в его речи промежутки между словами, паузы, придыхания, произношение отдельных звуков — словом, все, что можно измерить и сопоставить, я измерила и сопоставила.
— И это тот самый?
— Да, абсолютно точно. Но адвокат разнесет меня в пух и в прах. Для серьезного анализа тут слишком мало материала, хотя я сама в своем выводе убеждена. И никакой состав присяжных не «повесит» человеку тридцать лет тюрьмы на основании одной такой улики.
— Понимаю. Что за слова, на которые среагировала твоя программа?
Элизабет Марешаль без запинки произнесла:
— «Ну и жара! И мухи — просто кошмар! Настоящее пекло! Нельзя ли пойти проветриться?» Кстати, на эти слова ты и взорвался.
— Я же раз двадцать их слышал в разных вариантах. Через пять минут начинает надоедать.
— А ты помнишь, кто в тот момент был в квартире?
Мистраль сосредоточился, стараясь припомнить присутствовавших.
— Все, кто обычно. Моя команда, пожарные и полицейские из округа. Может, и доктор был — уже не помню. В таких случаях всегда много людей вокруг толчется — приходят, уходят, за всеми не уследишь. Но если верно то, что ты говоришь, — это же совсем другое дело. Это страшно сужает круг подозреваемых!
— Людовик, то, что я утверждаю, совершенно точно! Затем я и приехала. Ты никому этого не должен говорить, кроме тех, с кем непосредственно работаешь. Ты должен взять этого субъекта, не пользуясь моими выводами, потому что они для суда ненадежные.
— Добро, понимаю. У тебя есть запись той фразы, чтобы я послушал голос? Если повезет, я его, может быть, и узнаю.
Послушав запись несколько раз, Мистраль позвал Кальдрона, рассказал про результаты акустической экспертизы и про все, что из этого следовало. Чем больше подробностей сообщал Мистраль, тем больше поражался Кальдрон. Он ошалело переводил взгляд с Мистраля на Элизабет и молчал.
Затем они послушали запись, на которой звучали только слова Димитровой — ту, где она произнесла «вы не носите форму», и ту, где, по версии Элизабет, сохранился голос убийцы, находившегося в квартире Димитровой во время расследования.
Кальдрон с сожалением покачал головой, Мистраль тоже.
— Нет, ничего это мне не говорит, — вздохнул Кальдрон.
— Мне тоже, — разочарованно согласился Мистраль. — Но если мы возьмем первую фразу, где Димитрова говорит о его форме, и будем иметь в виду вторую, сразу возникает вопрос: кто в квартире Димитровой, когда мы были там, носил форму? Ответ…
— Пожарные и городская полиция, — тотчас отозвался Кальдрон.
— Совершенно верно, — подтвердил Мистраль. — Элизабет, ты можешь оставить нам копию записи — конечно, приватным образом?
Гостья добродушно улыбнулась.
— Я знала, что ты попросишь, и сделала по две копии со всех файлов, включая записи радио и результаты анализа.
Мистраль обратился к Кальдрону:
— Венсан, вы знаете, что теперь делать.
— Прежде всего Дальмат и его люди прослушают запись. Потом мы получим личные дела пожарных и полицейских из округа. Но это будет просто: во всех трех случаях там были одни и те же люди, потому что… — Кальдрон не договорил, заметив, что Мистраль задумался. — Что я сказал? — обратился он к нему.
