С ужасом она заметила, что стекло двери в радиостудию запотело от того, что она стояла к нему слишком близко. Она отодвинулась, чтобы ее дыхание не выдало ее. Туманное облачко на стекле таяло медленно, и она молилась, чтобы Ян в эту секунду не посмотрел на дверь кухни. Она рискнула кинуть на него быстрый взгляд и успокоилась. Террорист, опустив голову, стоял у телефонного аппарата. Он набрал последнюю цифру, и некоторое время ничего не происходило. Как будто он набрал заграничный номер.
Но потом компьютер связи, кажется, заработал. Пункт управления нашел наконец правильное соединение. Послышались жалобные гудки.
«Правда. А что, если ты никогда больше не сможешь поговорить с ней и правда о Саре никогда не будет сказана?»
Китти подавила эту мысль и начала считать гудки.
Раз.
Два.
Она представила себе, как где-то кто-то сейчас неуверенно берется за телефонную трубку. Может быть, мужчина. В автомобиле? Или в своем офисе? Коллеги собрались у его письменного стола. А возможно, звонок придет к домохозяйке. Она сидит дома, в гостиной, пока ее муж еще раз пытается вспомнить правильный пароль.
«А что, если трубку снова возьмет кто-нибудь, кто ответит неправильно? Кого он тогда выберет следующей жертвой?»
Китти попыталась сосредоточиться, но не знала, на чем, и поэтому снова пустила свои мысли в свободный полет.
«А что, если на этот раз удастся? Кого он отпустит? Беременную? А что будет, если ответит автоответчик? Станет ли это смертельным приговором для заложника? И почему я не сказала маме правду?»
Поток ее мыслей прервался с пятым звонком. Со снятием трубки. И с первыми словами на том конце провода.
18
Ира и Гетц стояли перед временной копией студии в большом офисе командного пункта и едва отваживались дышать. Оба были в наушниках, в которых могли слышать разговор. По какой-то причине на всем этаже были выключены громкоговорители. Набор — звонок — сняли трубку. Еще несколько часов назад банальные телефонные звонки воспринимались каждым как безобидная часть шумового фона цивилизованной повседневности. Теперь же они потеряли свое невинное значение и превратились в пугающих посланцев смерти. В наушниках они приобретали к тому же еще большую, ощутимую почти физически напряженность, которая становилась невыносимой. Наконец трубку сняли.
— Я, э… я слушаю «Сто один и пять», а теперь отпусти заложника.
Наступило облегчение. Безграничное.
В тот самый момент, когда на командном пункте поднялось ликование, по Ириному телу разлилось почти незнакомое ощущение счастья. В последний раз она чувствовала что-то подобное, что-то столь же живое после рождения дочерей. Она хотела сохранить это чувство. Смеющееся лицо Гетца, поднятые кулаки служащих в большом офисе и свои слезы радости — ей хотелось сохранить их в своей памяти навечно.
Но три простых слова террориста вернули ее к реальности.
— Это был тест.
Ирин смех умер. Ее надежды рухнули, как пирамида консервов, из которой вынули не ту банку.
Тест!
Теперь она знала, что подразумевал под этим Ян. Почему он спросил ее, может ли ей доверять. Почему были выключены все громкоговорители. Почему они все были в наушниках.
Обратная связь!
Она медленно развернулась на сто двадцать градусов по часовой стрелке. Ее взгляд бродил по письменным столам, некоторые из них все еще были покрыты защитной пластиковой пленкой. За какими-то все еще сидели многочисленные незнакомые люди. Перед включенными компьютерами и с наушниками меньшего размера, чем у нее. Гораздо меньшего. Так называемыми headsets. С их помощью можно было слушать и… говорить.
— Проклятье, Гетц, что вы сделали со звонками?
Руководитель команды, который только что хотел обнять одного из коллег, вздрогнул, словно от удара.
— Я… я не знаю. Я за это…
Не дожидаясь окончания ответа, Ира двинулась в направлении офиса Штойера. Проходя мимо одного из письменных столов, она краем глаза заметила кое-что, подтвердившее ее худшие опасения. Форма для ввода данных на мониторе. Все сотрудники, сидевшие здесь, ожидали звонка. Дверь была открыта, и Ира могла еще издали видеть ухмыляющуюся физиономию Штойера.
— Это вы приказали сейчас переключить звонки? — крикнула она ему.
«Проклятье! Ну скажи, что это неправда».
Мысли Иры теперь мчались так же быстро, как и она сама.
— А что вас так собственно волнует? — рассмеялся Штойер, когда она почти влетела в его офис. — Я же до этого лично оповестил вас.
— Вы ограниченный идиот, — выпалила она ему в лицо и удивилась тому, как глухо звучит ее голос.
Когда слезы, стоявшие в ее глазах, превратили гадкую ухмылку рта Штойера в отвратительную гримасу, она заметила, что снова плачет. Она повторила оскорбление, но Штойер, кажется, никак не отреагировал. Напротив, выражение глубокого удовлетворения на его лице даже усилилось.
— Спасибо за то, что вы так откровенно высказались при свидетелях. Теперь дело вряд ли ограничится простой жалобой в порядке надзо…
Его прервал первый выстрел. Второй согнал насмешливую улыбку с лица Штойера и придал его взгляду растерянность, которую он больше не мог подавить. Ира закрыла лицо обеими руками. Штойер дрожащими руками схватил дистанционное управление и включил радио на своем столе.
— Это был тест, — как раз в этот момент повторил жестким тоном Ян. — И вы его не прошли.
19
Что за ерунда! Ян крепко, как только мог, сжал руку вокруг пистолета который он несколько часов назад отобрал у человека из UPS, и постучал пластиковой рукояткой по микшерному пульту. Безумие!
Пистолет показался ему слишком легким. Почти невесомым. Еще несколько недель назад он принял бы его за муляж. За пистолет-игрушку, с которым запросто можно пройти контроль в аэропорту, и металлодетектор лишь устало пискнет. Но сегодня, после трех недель курса по стрелковому оружию, который давал ему спившийся охранник в моменты просветления, он разбирался в этом куда лучше. Оружие было нетяжелым, но от этого не становилось менее смертельным.
— Что с вами?
Ян поднял голову и не нашелся, что сказать. Ему пришлось улыбнуться вопросу Маркуса Тимбера, что в той ситуации, в которой они все сейчас оказались, было более чем абсурдно.
«Что со мной? Ничего. Немного погорячился. Со мной иногда так случается, что я при захвате заложников несколько нервничаю и могу расстрелять пару человек. Прошу прощения. Глупая привычка».
— Я имел в виду, что было не так в ответе? — уточнил свой вопрос ведущий.
Из-за покрытого коркой присохшей крови носа он напоминал сумасшедшего, который от нечего делать размазал по лицу земляничный мармелад. Из его ноздрей торчали два испачканных тампона из свернутых одноразовых салфеток, которые при каждом слове подергивались.
