И все же жизнь в Лондоне имела свои преимущества. Джозеф постепенно привык к своему новому положению. Его дом на Нью-Берлингтон-стрит стал центром для лондонских мыслителей и философов, а коллекция привлекала знатоков со всей Европы. И шли нескончаемые разговоры. Весь день, с завтрака до ночи. Рождались новые идеи, обсуждались, отвергались, обсуждались вновь. Он делился этим с мисс Браун, когда они лежали ночью рядом, забыв о сне, беседовали, спорили, пока не замечали, что огонь начал гаснуть в камине, и, удовлетворенные, заключали друг друга в объятия.
Драгоценные для нее дни. А затем Банкс февраль и март пробыл в Голландии, оставив ее одну на Орчард-стрит. Теперь ему было легче уехать, сознавая, что по возвращении она встретит его здесь, любящая и мудрая в равной мере. Что могло быть лучше после двух месяцев, проведенных в обществе мужчин? Но самое главное, для мисс Браун отсутствие Банкса являлось в известной мере благотворным. Не так давно жизнь без него казалась ей пустой и неполноценной, но пребывание на Мадейре все изменило. Ее дух окреп, перед ней раздвинулись горизонты, пали стены. Теперь мисс Браун рисовала по-другому, со свободой, которая казалась безграничной. Он уехал, а она взяла свои краски, бумагу и начала рисовать.
Он вернулся в конце марта, веселый, любящий и помолодевший. Сообщил, что летом должен отправиться в Северный Уэльс к Пеннату
[11], чтобы вместе совершить поездку по региону. А в следующий раз изыщет возможность, чтобы они поехали туда вместе, и она увидит дикие, заросшие мхом болота и знаменитую гору Сноудон. А ей здесь предстоит какое-то время провести в обществе очень приятного молодого человека, которого зовут Йоханн Фабрициус. Он датчанин, ученый-энтомолог, приедет изучать его коллекцию.
Наверное, мисс Браун была настроена серьезнее, чем обычно при встрече, но Банкс этого не заметил. Позднее она написала ему, что к моменту его отъезда уже три месяца была беременна.
16
Поспешный отъезд
На окраине города мне встретилась всего одна машина. Я поставил свой автомобиль на стоянку и пешком поднялся к отелю.
Часы показывали два ночи. На стойке регистрации светилась небольшая лампа, остальная часть холла скрывалась в тени. Я расстегнул куртку, ослабил шарф, наслаждаясь теплом. На улице холода почти не замечал, наверное, по причине крайнего возбуждения. И вообще, я уже много лет не чувствовал себя таким полным жизни и энергии.
Эйфория могла помешать мне заметить человека, сидевшего в глубине холла, но, когда я направился к лестнице, он пошевелился. Тогда-то я и разглядел светящуюся точку, не больше булавочной головки. Человек курил.
Я приблизился.
— Катя?
— Она пошла спать, мистер Фицджералд, — ответил Поттс, по-американски растягивая слова. — Пару часов назад.
Красный уголек сигареты запульсировал ярче. Видимо, он затянулся.
— А двое других? — спросил я, пытаясь определить, где находится выключатель.
— Вы имеете в виду Андерсона и вашу Габриэллу? Он поехал в Дарем, а она отправилась спать. Рано. У них сегодня был тяжелый день.
— Значит, новостей от птицы нет? — Я старался, чтобы мой голос звучал спокойно.
— Похоже, нет. Хотите услышать, что произошло?
— Конечно. — Я по-прежнему не мог разглядеть ничего, кроме кончика его сигареты.
— Так вот, в час дня они уехали отсюда в автомобиле Андерсона. Остановились в деревне Сторбай, где пообедали в пабе «Белл». Заказали красное вино, но выпили не много. В промежутке между блюдами Андерсон держал Габриэллу за руку и целовал. Довольно часто. Ничего не поделаешь, мистер Фицджералд, мне пришлось наблюдать и это. Как говорится, из песни слов не выкинешь. — Поттс вздохнул и поднес сигарету к невидимым губам. — В без двадцати три в бар вошли двое мужчин, сотрудники Андерсона. Я это знаю, потому что задался целью знать.
— Как вам удалось следить за ними незамеченным?
— Не важно. — В его тоне сквозили нотки нетерпения. — Слушайте дальше. Один из двоих извлек из сумки пачку фотографий, и они провели полчаса, рассматривая их. Андерсон разволновался, несколько раз хлопнул по столу, отнюдь не радостно. Затем вдруг вскочил и выбежал на улицу, где выкурил уйму сигарет. — Поттс усмехнулся. — Между нами, мистер Фицджералд, он был крайне расстроен.
— Вы полагаете, это не та птица?
— Можете не сомневаться, так оно и есть.
Я вздохнул:
— Надо же. Столько работы, и нулевой результат.
— Да. Ни птицы, ни рисунков, ничего. Остаток дня он провел в пабе, с Габриэллой. Беседовали. Конечно, держались за руки, пожимали плечами, иногда он хватал со стола снимок и с грустным видом рассматривал.
Кончик невидимой сигареты снова ярко вспыхнул. Свет отразился от стекол очков, и я разглядел контуры Поттса. Он сидел, погрузившись в кресло.
— Я разговаривал с одним из парней, что работали на него. Получил полную информацию. Недалеко от Дарема есть большой особняк, куда пришло много вещей из Эйнзби. Несколько чучел птиц, и рисунки тоже, ботанические, большое количество. Вот почему Андерсон так завелся. Но, судя по фотографиям, ни одна из птиц не оказалась той птицей, как и рисунки. Андерсон поехал туда убедиться лично, но зря потерял время. Я имел возможность взглянуть на фотографии. Это не работы Руале, совершенно определенно. Правда, Андерсон мало что понимает в искусстве. Вот почему ему следует согласиться на сотрудничество со мной.
— Итак, птица по-прежнему где-то прячется. — Я поразмышлял несколько секунд. — А вы, мистер Поттс? Почему вы сидите тут в темноте?
— Жду вас, мистер Фицджералд. Хотел бы знать, где вы были и когда отправитесь домой. Очевидно, письмо Стамфорда завело нас в тупик. А это означает, что вы становитесь нашей единственной надеждой найти рисунки. Вы, который разбирается в чучелах птиц. Каковы ваши намерения?
Поттс щелкнул зажигалкой и осветил небольшое пространство. Я понял, что это не случайно. Он хотел увидеть выражение моего лица.
Я отвернулся.
— В данный момент собираюсь спать. Спокойной ночи, мистер Поттс.
Он остался в темноте, а я стал подниматься по лестнице, намеренно неторопливо. Поттс — хитрая бестия, его нельзя недооценивать. Ни в коем случае.
В номере я умылся холодной водой, подождал пять минут и выключил свет. Сел у двери, не раздеваясь, и начал ждать. Миновало целых сорок пять длинных минут, прежде чем послышались шаги Поттса на лестнице. Я заставил себя подождать еще час и лишь потом пошевелился. Снова умылся, на сей раз теплой водой, чтобы остановить дрожь, и снял трубку. Набрал номер Кати, сделал так, чтобы телефон у нее звякнул на долю секунды, и положил трубку. Подождал и повторил операцию еще пять раз. Наконец в трубке раздался сонный голос Кати.
