Я пробормотал:
– Лошади кушают овес и сено…
Она резко остановилась, посмотрела зверем.
– Что-что?
– А Волга впадает в Каспийское море, – продолжил я. – Так, классику почему-то вспомнил.
Она все равно не поняла, вижу по ее лицу, женщин не остановить, если начинают вести, как они считают, мысль.
– Даже уровень жизни, – сказала она веско, как припечатала, – во всех остальных республиках рухнул на самое дно! Хотя об этом стараются не упоминать. Конечно, приняв прибалтийские страны в Европейский союз и в НАТО, им оттуда постоянно подбрасывают дотации, но все равно Прибалтика обнищала, а ее население сократилось вполовину.
– И что? – спросил я.
Она вскрикнула:
– Ты что, дурак? Он же только что тебе это втемяшивал! Уже все забыл?
Я покачал головой.
– Дело не в этом. В Интернете документов никаких нет, но если собрать вроде бы никак не связанные мелкие факты, то они говорят о том же, что сказал Стельмах. Только без точных доказательств, а как картину, которую можно трактовать так и эдак.
– Я ему верю, – упрямо сказала она.
Я подумал, сдвинул плечами.
– Я тоже.
– Так в чем дело?
– А в том, – ответил я, – что мне нужно было убедиться не в том, как блистательно провел КГБ эту масштабнейшую операцию, а в ее возможной оценке мировым сообществом и возможным влиянием на отношение к России.
Она запнулась, посмотрела непонимающе, глаза стали еще крупнее, круглее и красиво растерянные.
– То есть предавать огласке или нет?
– Вот-вот, – ответил я. – Раньше было нельзя, потом будет нужно, а сейчас мы как раз посредине: фифти-фифти.
Она что-то говорила из кухни, но я уже не слушал, это же какое счастье, когда благодаря удаленному доступу могу работать в своей лаборатории, что и делаю при первой же возможности!
Ингрид принесла кое-что перекусить, две большие чашки с кофе, тут же развернула планшет и смартфон, до предела то и другое, принялась самозабвенно рыться, как курица в огороде, среди необъятного инета.
Через пару часов у нее и у меня уже по блюдцу с крошками от сожранных бутербродов и по две пустые чашки из-под кофе, когда дверь распахнулась в слепяще яркий солнечный день, на пороге появился Грегор.
– Хозяин заканчивает с ужином, – сказал он, – вы приглашены на вечерний кофе.
– Прекрасно, – ответил я бодро. – Ингрид, поднимай задницу! Что-то отяжелела всего после десятка бутербродов.
Она буркнула:
– Уже вечер?.. А солнце еще высоко.
– Летом дни длиннее, – сообщил я ей новость. – А ночи короче. Вставай! Что, без штанги и жизнь не жизнь?
Грегор сказал значительно:
– Если после завтрака он уделил вам на пятнадцать минут больше времени, чем я рассчитывал, то, думаю, после ужина захочет поговорить на близкую ему тему еще дольше.
– Прекрасно, – повторил я. – Я тоже больше люблю говорить, чем работать. А моя супруга так и вовсе… Там она, правда, робела, но тут трещала без умолку. Ингрид, готова?
Грегор улыбнулся и вышел, оставив дверь открытой. Ингрид прошла первой, больно ткнув меня в бок локтем.
– Он с Терезой, – вдруг сказала она без всякой связи, – похоже, в самом деле муж и жена.
– Что, – спросил я скептически, – спят вместе?
– Теперь это ничего не значит, – напомнила она, – как и зубные щетки в одном стакане. Но есть в них что-то общее.
Я сказал ехидно:
– Может быть, учились стрелять у одних и тех же инструкторов?
Она поморщилась.
– Я серьезно. Муж и жена через несколько лет совместной жизни становятся похожими. Не знал?
– И знать не хочу, – отрезал я.
– А зря, – сказала она победно. – В нашей работе такое может пригодиться.
– В вашей, – уточнил я. – В моей уж точно нет.
Она на ходу сорвала пару ягод черники, но есть не стала, в кустах чирикнула мелкая птичка, и ягода прицельно полетела в ее сторону.
Стельмах уже на веранде после трудного рабочего дня и плотного ужина, но и здесь, в расстегнутой до пояса рубашке, все равно застегнут на все пуговицы, пребывание в высших эшелонах власти накладывает отпечаток на всю жизнь.
Он приветствовал нас сдержанной улыбкой, мы поклонились со всей почтительностью, ничуть не показной, а он жестом пригласил за стол. Не знаю, что ест на завтрак, обед и ужин, но сейчас вместе с кофе потребляет восточные сласти, печенье, от которого якобы толстеют, но все равно остается поджарым и худощавым, в то же время это, как понимаю, еще не саркопения.
– Прекрасное чувство, – сказал он, когда работа сделана, а сам выходишь на веранду, где спокойно наслаждаешься чашкой заслуженного кофе!
Мы с Ингрид скромно уселись на уже знакомые места, Тереза принесла и нам по чашке. Стельмах кивнул на горку печенья.
– Тереза сама пекла.
Ингрид сказала восторженно:
– Ой, они даже с виду такие вкусные!
– Мы, – произнес Стельмах, – мужчины, удивляемся, какой в этом смысл, когда дешевле и проще купить у профессионалов, но вот эти существа что-то такое особенное находят в самом процессе. Всегда удивлялся.
– Атавизм, – ответил я. – Миллион лет колдовали у костра, пока мы добывали мамонтов. Вот теперь это поведение закрепилось в крови и генетической памяти.
Тереза гордо задрала носик и ушла, не изволив удостоить ответом, мы с Ингрид взяли по чашке, а я еще и цапнул с тарелки большой кусок рахат-лукума.
Стельмах с интересом рассматривал нас из-под приспущенных век.
– Похоже, – сказал он чуть насмешливо, – вопросы у вас появились нешуточные.
– Заметно? – спросил я.
– Вы не политик, – обронил он, – тех учат даже при выстреле за спиной не шевелить бровью и не менять выражение лица.
– Что да, то да, – ответил я. – Вопросы есть. Думаю, одним из главных препятствий было опасение насчет НАТО?.. Вдруг ударят по распадающемуся Союзу?
Он кивнул, отхлебнул кофе, чуть прижмурился.
– Верно-верно.
– И как?
– Были долгие дебаты, – ответил он мирно, – и насчет НАТО, что с распадом Советского Союза вообще сядет на голову. Нас в тот момент можно было вообще шапками забросать… и все-таки нашим аналитикам удалось доказать, что в НАТО, как и во всей Европе, умных и храбрых не стало больше, а в правительстве и в военных кругах их точно нет…
– После де Голля, – сказал я.
Он кивнул.
– Вы четко улавливаете расклад сил. Да, после де Голля там не было личностей. А те, что создали Евросоюз, по нашим прикидкам, постараются подобрать все те «страны», что «освободились от советской тирании», и на этом погорят.
