Перешагнув порог номера, я ощутил, что попал в прошлый век. Или даже позапрошлый, что еще при царе. Старинное дубовое ложе, старинный стол на поистине слоновых ножках, четыре старинных кресла и допотопного вида книжный шкаф, но без книг, что и понятно, там могли быть изображения человека или животных, чего ислам не терпит.
Вместо платяного шкафа в стене глубокая выемка, как раз можно повесить одежду, но сейчас там с полдюжины голых плечиков. Окно закрыто, но в порядке, при попытке распахнуть сопротивляться гяурам не стало, в затхлую атмосферу помещения ворвался сухой и жаркий воздух улицы с ее запахом жареной баранины, подгоревшего лука.
Оттуда же донеслись крики, стрельба и громкий мужской хохот. Время от времени громко и настойчиво сигналят автомобили, патрулей нет, в этом мужском мире дорогу уступает не тот, кто вежливее, а у кого слабее нервы.
– Там туалет, – сказал я и указал пальцем, иначе силовые структуры могут не понять, – и зеркало, без которого на свете жить нельзя, маркиза. Никому не вздумай звонить!.. Любые сигналы перехватывать очень просто.
– И не думала, – буркнула она. – А что, отсюда позвонить можно? Мне казалось, все разрушено.
– Слава Цукенбергу, – сказал я. – И его спутникам связи.
Как только ушла в ванную, я сосредоточился на спутниковых картах и телефонных переговорах в городе, старательно просеивая те, которые могут иметь отношение к заложнице.
Российский спутник ушел, но на смену явился так называемый метеорологический спутник США, настолько великолепный, что еще чуть добавить разрешение, и буду наблюдать за жизнью муравьев формика, а потом и вовсе за моими любимцами, тетрамориумами.
Это и понятно, метеорология – штука важная, изменение климата, озоновые дыры, парниковый эффект, так что каждый квадратный метр в России заснят, измерен и периодически сравнивается со старыми и новыми снимками на предмет, если что вдруг изменилось. Особенно в районе шахт с межконтинентальными ракетами.
Автомобили в этом городе за последние двое суток намотали миллионы километров, я отсеивал сперва по одному принципу, потом по другому, то и дело сужая поиск, пока не остались только три автомобиля, цели поездок оказались темны и непонятны, как история мидян.
Ингрид вышла буквально через минуту, платок опустила на плечи, роскошные волосы цвета воронова крыла красиво легли на спину, отсвечивают металлом в тусклом свете ламп.
Я откровенно залюбовался, зачем скрывать то, что женщинам нравится, сказал со вздохом:
– Иблис создал много опасных и красивых существ, но удачнее всех получилась женщина.
Она возразила едко:
– Женщину тоже Бог сотворил! Из ребра.
– То простую женщину, – пояснил я. – Жену, домохозяйку, домработницу, заботливую мать… А дьявол создал ее копию, но апгрейденную. Его вариант знаем как стерву, бизнесвумен, чайдлфришницу, энтузиаста случайного секса, любительницу стрип-баров и завсегдатая ночных клубов. Возможно, и профессионалок для армии.
Она посмотрела на меня зло, еще не сообразив, какой вариант предпочтительнее.
– Ты чего?
– Да так, – ответил я скромно, – знанием Библии красуюсь.
– Нет такого в Библии, – отрезала она.
– А в Коране?
– И в Коране нет!
– А ты их читала?
– Нет, конечно! Но это святые книги, а ты всякие мерзости приписываешь!
Я окинул ее оценивающим взглядом.
– Да ладно, иногда и дьяволу удается создать что-то приличное. В смысле, неприличное, но такое нужное… Человек не может быть всегда приличным, иначе с ума сойдет. Это как коммунизм всю жизнь строить. Или халифат. Нужно и в капитализме оторваться, для того Всевышний и разрешает дьяволу действовать. Как насчет оторваться?
Она окинула меня удивленным взглядом.
– Ты что-то все увереннее… Эта бесшабашность от дурости, да?
– Я же доктор наук, – напомнил я. – Как могу не быть светочем мудрости?
– Ты мудрец со своими червячками, – напомнила она. – А здесь… Даже не знаю. Или потерял чувство реальности? Ты хоть понимаешь, что вокруг боевики? Что тут же убьют, если что?.. Или даже сперва подвергнут пыткам?
Я сказал виновато:
– Прости, научные работники из-за разрастания лобных долей обычно теряют часть кортекса, отвечающего за эмоции. Потому я радуюсь слабо, но и пугаюсь мало. Зато соображаю лучше, а это неплохая замена.
Она отмахнулась.
– Заткнись. Где этот Абдурашид сейчас?
– Ищу, – сказал я и показал взглядом на планшет. – Видишь там закорючки? Это буковки. Если читаешь на ассемблере…
Она отмахнулась и пошла к окну. Стельмах прав, мелькнула невеселая мысль. Люди не способны оценивать события реально. Чтобы показать тем, кто кричал, «хватить кормить Россию», кто кого кормит, пришлось отделиться, а чтобы показать реальное, а не плакатное лицо халифата, пришлось впустить халифат на небольшой клочок России, устроить для него полигон, пусть увидят и даже испытают прелести жизни под властью халифата…
Никто не идеален, понятно. Более того, никто не может слишком долго быть хорошим. Разве что совсем уж не от мира сего, блаженные, подвижники, их не случайно в обществе называют дурачками.
Потому заповеди постепенно отменялись одна за другой, некоторое время держалась только самая первая: не убий, но и ту постепенно заменили на формулировки «Не убий без приказа» и «Не убий без контракта и оплаты».
Для прелюбодеев сперва смягчили, а потом и вовсе отменили запреты, для сдвинутых на азартных играх выстроили исполинские казино, в Штатах для этого отгрохали целый город, а в России позволили халифату снова вернуться в некогда захваченный ими город и потерянный.
Кроме потери ореола благородных героев пусть окружающий мир увидит не только их жестокость, но и то, что в разрушенном городе халифатовцы не восстановили ни одного дома, хотя это копейки, одна пригоршня патронов стоит больше.
Конечно, ни одно правительство не признается в том, что это сделано нарочито. Подумаешь, несколько тысяч человек погибнет или будет втоптано в грязь…
В тоталитарном обществе просто никто не пикнет, а в демократическом поставят такую завесу из брехни и дезы, что тем более не пробиться простенькому человечку, а сейчас они все простенькие. В превращение их в простеньких заинтересованы как тоталитарные режимы, так и самые демократические, такими управлять легче. Конечно же, этим же простеньким на благо.
Она оглянулась от окна.
– О чем задумался, Аристотель?
– О взаимодействии нейронов с аксонами, – ответил я вежливо. – Как думаешь, лучше турбулентно или турбонадувно?
– Иди ты, – сказала она. – А о том, как вытащить заложницу, не думаешь?
– Слишком мало данных, – объяснил я. – Или слишком много, потому придется приблизиться к объекту… не имея полной картины. А я этого не люблю.
