— Как ты это почувствовала?
— Сердце подсказало, — ответила бабушка Урсула.
— А подробнее?
Она задумалась.
— Там был немного другой стиль.
— И все?
— Что значит «и все»? Немного другой стиль — в искусстве это вообще все! Знаешь, меня давно тянет послать в черту всех тех современных авторов, которые не могут не то что выстроить сильную пьесу, но и даже более-менее связно выразить свои мысли. Они не знают элементарных законов написания хороших пьес. Они думают, что достаточно просто изложить события, которые пришли им на ум, и даже не подозревают, что в написании хорошей пьесы, как в любой прозе, прежде всего важен стиль. Так вот, о чем я?
— О стиле, — кротко напомнила я.
— Так вот, автор третьей и четвертой пьес творил со своим стилем невообразимые вещи. Он играл им как музыкант, шаман, волшебник. Когда ты читаешь его диалоги, ты забываешь, где находишься. Ты чувствуешь брызги водопада, дыхание звезд, запах океана и дуновение тишины. Вот что с тобой происходит, когда ты слово за словом погружаешься в его стиль. Ну надо же! Она спрашивают меня, что такое стиль! Это связь времен, код человечества, эволюция людского творения.
Ну надо ли говорить, что я смотрела на свою бабушку раскрыв рот! Она, оказывается, хорошо разбиралась во многих делах, связанных с театром. Я и не знала, что она им тоже так увлечена!
Но что еще хуже — она точно описала то состояние, в которое я впадала, когда попадала под влияние этого человека, под его завораживающий голос, когда я слышала слова, которые он так точно находил, чтобы сказать мне от том, что я сама же чувствовала и больше всего на свете желала.
— Его зовут Дермот, — сказала бабушка Урсула.
— Что?
— Четвертого парня зовут Дермот.
Я хотела спросить — и все? Но по счастью вообще лишилась голоса.
Помните? Бывает слово как щелчок, как дверь в другой мир. Услышишь его — и ты уже в другом мире.
Это имя я даже на вкус попробовать боялась. Я боялась до него дотронуться. Мне хотелось просто закрыть глаза и раствориться в нем. Это было все равно что прикоснуться к сказке и пустить ее в свою жизнь.
Бабушка Урсула наблюдала за мной поверх очков.
— И ты думаешь, что это он? — только и могла произнести я.
— Что он, дитя мое? — спросила бабушка Урсула.
— Это он написал третью и четвертую пьесы?
— Думаю, да, — сказала бабушка Урсула. — Уверена, что это он.
— Почему уверена?
— Потому что потом мы с ним стали переписываться.
— Да? — потрясенно сказала я.
— Да, — обыденным тоном сказала бабушка Урсула.
Мол, ничего в этом такого необычного. Ну надо же, она и с ним переписывалась. Я с интересом разглядывала свою бабушку Урсулу.
— И он сказал тебе, что это он написал?
— Нет, он не сказал мне этого, я поняла это по его письмам.
— А почему эти последние две пьесы тоже были под псевдонимом A.M.? — спросила я.
— Думаю, что они все пожалели его, — сказала бабушка Урсула.
— Кого?
— A.M.
— Это как?
— Думаю, он выдохся и больше не пишет, — сказала она, — а они дают ему второй шанс. Ну чтобы все думали, что это тот же самый автор. И чтобы A.M. знал, что он вот-вот скоро начнет писать.
— А разве автор может высказать все свои мысли и больше не писать?
— Это не значит, что человек может высказать все свои мысли. Просто он не может оформить их так, как нужно, как он хочет и чувствует.
— Так бывает? — удивилась я.
— Конечно, — кивнула бабушка Урсула. — Есть много авторов одного романа. И это прекрасные романы. Просто люди высказали какой-то запас информации, которая пришла к ним, освободились от неких чувств и эмоций, и их организм решил передохнуть.
— И вся эта компания оберегает своего А.М.?
— О да, компания — это точное слово, — улыбнулась бабушка Урсула, — но они все очень хорошие ребята. Они и художники, и актеры, и драматурги. У кого-то лучше получается одно, у кого-то другое.
— Рассел — художник, — сказала я.
— Да, — сказала бабушка Урсула, — он может нарисовать все и постоянно этим занимается. Луи пытается писать пьесы.
— Получается?
— Немного.
Мы посмеялись.
— A.M. сейчас играет на сцене и ждет, когда к нему опять вернется его муза, — продолжила бабушка Урсула, — а Дермот — самый старший. Это с ним ты целовалась на кровати?
Вот так, без всякого перехода. Я раскрыла рот.
Я-то думала, что она и не заметила моих прошлых горячечных откровений, а она, оказывается, давно все понимала. Все мои слезы и метания, счастье и помутнение рассудка уже давно лежали в ее уютных и мудрых ладонях.
Я немного похватала ртом воздух, а потом стала оправдываться.
— Нет, — сказала я, — не на кровати, а в кресле. На кровати — в следующий раз.
— В следующий раз — на кровати?
— Нет, на кровати мы просто лежали.
— Просто лежали? — Бабушка Урсула смотрела на меня поверх очков.
— Мы просто разговаривали, — сказала я, — он просил меня почувствовать шепот соседних галактик.
— И как? — сказала бабушка Урсула. — Я надеюсь, дитя мое, ты почувствовала этот шепот? Не подводи свою бабушку.
— Конечно, почувствовала, — сказала я, как будто это была самая обыденная вещь.
— Ну теперь твоя бабушка спокойна, — сказала бабушка Урсула.
Мы немного посмеялись.
— А почему ты сказала нам с мамой, что их трое? — спросила я.
— Не хотела вас огорчать таким большим количеством жильцов в нашей квартире.
— О да, мы бы этого не перенесли, — улыбнулась я.
— Я тоже так подумала, — сказала бабушка Урсула, — я знала, что что-то начнется. Что-то непременно произойдет. Но даже не могла предположить, что именно. Значит, они приехали в город, чтобы изменить твою жизнь?
Я улыбнулась.
— С их присутствием в моей жизни у меня уже сбылось две мечты, — сказала я.
— Какие же?
— Я поняла, в чем мое призвание, и сыграла главную роль в спектакле.
— И как тебе эта роль? — улыбнулась бабушка Урсула.
— Это было так захватывающе и необычно! Если бы я знала, на что иду, я бы ни за что туда не пришла.
— Значит, они все сделали правильно? — сказала бабушка Урсула.
— Значит, они все сделали правильно, — улыбнулась я.
