— Во-первых, ты не очень любишь свою работу, но не меняешь ее.
— Ты же всегда говорила, что это хороший плацдарм, — удивилась я.
— Все, плацдарм изжил себя, тебе надо двигаться дальше, — серьезным тоном сказала она. — Сколько можно исправлять дурацкие ошибки в дурацких сообщениях?
— Но кто-то должен это делать, — заступилась я за свою должность.
— Никто, кроме тебя, не хочет этим заниматься, — сказала Джессика.
— Вот же я и говорю, что кто-то должен.
— Ты могла бы заниматься дизайном одежды, — продолжила Джессика.
— Но этим уже занимается моя мама.
Джессика долго разглядывала меня, не понимая, при чем тут это.
— Потрясающе, — наконец сказала она, — ты ничего не хочешь менять! В твоей квартире живут сами Лимбарди! А может, один из них — твоя судьба?
— Ах вот оно в чем дело, — сказала я. — Так вот к чему ты это опять ведешь?
— Да, — кивнула Джессика, — мне за подругу обидно.
— Ну хорошо, Джесс, — сказала я, — я пойду к ним в квартиру.
— Наконец-то!
— Но только когда из этой квартиры послышатся звуки взрывов!
Несколько секунд оторопевшая Джессика сидела с раскрытым ртом. Крыть ей было явно нечем. Но она и тут не растерялась.
— Ну хорошо, моя дорогая, — сказала она тоном, мало обещающим что-то хорошее, — так и быть. Звуки взрывов из этой квартиры я тебе организую!
Потом пару дней жизнь продолжалась без приключений. Разве что нашей редакции пришлось разместить на первой полосе вот такое скромное объявление:
«Редакция газеты с грустью сообщает, что парень, разыскивающий девушку, без которой его жизнь будет вдребезги разбита, своего телефона не оставил, и наша редакция уже не может справиться с потоком звонков от девушек, считающих, что без них будет разбита жизнь этого незнакомца».
Слова Джессики не давали мне спокойно работать. Нет, не про взрывы. Как она сможет их обеспечить? Нет, это ей никак не удастся. А ее слова о том, что мне надо менять работу. Дело моей жизни так и оставалось неким печальным призраком у меня в мозгу. И я никак не могла понять, чем хочу заниматься.
Ну и что, что я умею неплохо рисовать? Ну и что, что я очень люблю читать? Ну и что, что люблю придумывать что-нибудь и воображать? Ну и что, что обожаю театр и лицедейство, но только не самой «действовать», а смотреть со стороны.
Как объединить все эти качества? Я и в школе-то на анкеты о том, кем хочу быть, давала такие противоречивые ответы, что учителя терялись и не могли мне ничего толкового посоветовать.
Но Джессика и сама не шла дальше учиться, а работала в каком-то баре! И как же я не догадалась сразу поставить ее перед этим фактом? И как я же уже очень-очень давно не поставила ее перед этим фактом?
Истязать себя дальше не получилось, потому что позвонила плачущая мама. А она редко звонит мне в редакцию, так она демонстрирует уважительное отношение к моей работе, а воспитательные цели — штука трудоемкая и каждодневная.
Но тут, видно, и правда произошел из ряда вон выходящий случай.
— У меня ничего не получается! — расстроенным голосом сообщила она.
— Что у тебя не получается? — вздохнула я.
— Ничего!
— А конкретнее?
— Эскизы!
— Какие эскизы?
— Твой отец уже несколько дней хохочет над моими эскизами!
— Над какими именно, не напомнишь?
— Ну над теми… с плоеными воротниками и современными брюками!
— Ах! Ха-ха-ха, — не удержалась я.
— Ну вот, и собственная дочь туда же, — совсем расстроилась она.
— Нет-нет, — стала утешать ее я, — я полностью тебя понимаю и поддерживаю.
— Тогда приходи и помогай.
— Но почему сразу я? У вас в доме моды еще много людей работает помимо тебя.
— В том-то и дело, что я не могу никому об этом рассказать! Это дело заказали только мне!
Я задумалась.
— Тогда плохо твое дело, — сказала я.
— Приходи и помогай, — потребовала она, — а не соль мне на рану сыпь!
Я горько вздохнула. Я и сама не могла представить, что тут можно придумать. Но это была моя мама, а потому я после работы пошла к ней, и мы полночи придумывали, как с наименьшим ущербом для своей гордости осуществить этот заказ.
К утру я все-таки убрала плоеные воротники, сделала их шифоновыми, сделала более современными камзолы и менее современными брюки. Выходило что-то среднее между обыкновенным нарядом вампира и нарядным костюмом оборотня.
Мама была несказанно рада и сообщила мне, что раз я все это придумала, то я и пойду относить все это в театр к парням Лимбарди.
— Ну что ты опешила? — ласково спросила она меня. — Сегодня как раз суббота, а мы с ними и договорились встретиться в субботу.
Я с трудом пришла в себя.
— Видишь ли, — сказала я, — мне абсолютно все равно, на какой день вы там договорились, но я никуда не пойду ничего относить.
— Ничего страшного, — утешила она меня, — чего тут бояться? Уже полгорода в курсе того, что театр Лимбарди открывается.
— Не в этом дело.
— А в чем?
— Я не пойду к ним в театр.
— Но почему?
— Потому, что мне и договора было достаточно, — постаралась объяснить я.
И тут началось.
— Бросаешь маму? А как, по-твоему, я им объясню, почему я воротники изменила? А вдруг им это не понравится? Или доработки возникнут? Это немного не то, что они хотели, как я им докажу, что ты предлагаешь единственно верное решение?
Словом, мама пряталась за мою спину, и мне ничего не оставалось, как согласиться. Не могла же я ее бросить вместе с ее веселыми эскизами.
Расскажу немного о театре. Вернее, сначала — о нашем городе.
В нашем городе здороваются с приезжими. Здесь обо всех событиях становится известно в тот же час. А чего-либо из ряда вон выходящего вообще не случается.
Свадьбы здесь справляются сразу в центре города, чтобы мог прийти любой желающий. И разумеется, этот желающий — близкий знакомый если не самих молодоженов, то хотя бы кого-то из гостей.
Как и во всех не очень больших городах, в нашем городе почти все друг друга знают. Поэтому как парни Лимбарди оставались до сих пор неопознанными и незамеченными, оставалось только диву даваться. А ведь они уже больше недели жили в городе.
Театра у нас два. Один находится на центральной площади, большой и красивый, с местной труппой драматических актеров. Так что с показом пьес мировой классики у нас все в порядке.
