— Я… извините меня, я и понятия не имела. Не понимаю, что заставило меня…
— А я понимаю. У вас был долгий тяжелый день, вы были переутомлены… И вы беременны.
Ей нечего было возразить. Раф сухо улыбнулся.
— Хорошо. Вот что я предлагаю. Примите душ, а я тем временем пойду, закажу обед. Существует что-то такое, чего вы не едите?
Приняв горячий душ, Мейзи почувствовала себя значительно лучше. Она надела чистые джинсы и шелковый черный трикотажный топ с серебряными кнопками, сунула ноги в босоножки и, просушив волосы, взбила их пальцами.
Немного поколебавшись, слегка подкрасила губы, нанесла легкие серебристо-зеленые тени на веки и немного туши на ресницы. Именно в момент этого действа она осознала, что умирает от голода.
Выйдя из комнаты, она замерла в нескольких шагах от веранды.
До этого она почти не смотрела вокруг, но теперь, при свете полной луны, была потрясена волшебным зрелищем.
Грациозные пальмы, пляж почти у самого порога, белые лилии, окаймляющие песчаные дорожки. Распахнутые ставни ресторана, крытого пальмовыми листьями, открывали вид на горящие свечи и сверкающие бокалы. До нее донесся потрясающий аромат снеди…
* * *
Раф ждал ее, сидя за столиком для двоих. Он заказал бокал красного вина для себя и лимонный напиток для нее.
Он встал, пододвинул ей стул, и когда Мейзи села, сообщил, что заказал отбивную с грибным соусом.
— Подойдет? — спросил он.
Запнувшись, Мейзи виновато улыбнулась.
— Мне кажется, я могла бы сейчас съесть целую корову.
Он засмеялся, а она оглянулась вокруг. Только три пары продолжали еще ужинать.
— Здесь очень мило, — пробормотала Мейзи и сделала глоток.
— Да, — согласился Раф.
Она вспомнила о своем недавнем решении не позволять относиться к себе как к проказливой школьнице. Но как воплотить это в жизнь? Затеять разговор, во время которого он поймет, что она гораздо взрослее, чем он полагает?
Она сказала первое, что пришло в голову:
— Вы любите музыку?
Раф задумался на миг.
— Люблю. У меня есть слух, я умею танцевать, но не играю ни на одном инструменте. Тут у вас преимущество передо мной, Мейзи.
Похоже, это ее позабавило.
— Не слишком большое, но, — она улыбнулась, — приятно знать, что оно есть.
Он почесал подбородок.
— Вам действительно хочется иметь преимущество передо мной?
— Да.
— Зачем?
— Я хочу сказать… Я хотела доказать вам, что ко мне не надо относиться как к безответственному ребенку. Хотела напомнить вам, что я имею полное право находиться здесь.
Он поморщился.
— Вы хотели поставить меня на место?
Она закусила губу.
— Хотела. Должна сказать, я разозлена и расстроена с тех пор, как вы дали мне от ворот поворот в Брисбене.
Он потер переносицу.
— Мне следовало это понять, — грустно пробормотал он. — Приношу свои извинения, Мейзи. Я был не прав.
Она вытаращила глаза.
— Вы и в самом деле так считаете?
— А вы хотите, чтобы я поклялся? Считайте, что я это сделал.
Принесли отбивные. Мейзи закрыла глаза, вдыхая дивный запах, который шел от блюда.
— Наверное, все дело в еде! — сказала она, и ее ресницы взметнулись.
Он взглянул в ее зеленые глаза.
— В еде?
— Я не в состоянии продолжать злиться, когда появляется еда, особенно такая великолепная и вкусная, как сейчас.
Он засмеялся.
— Я запомню это. А вы лучше приступайте.
С этого момента их разговор принял непринужденную форму. Он спросил ее о родителях, и она рассказала ему о своей прежней жизни в семье военного. Тень грусти промелькнула лишь единственный раз, когда она сказала о том, что потеряла их.
За десертом Мейзи вдруг начала зевать.
— О-о! — протянул Раф с кривой усмешкой.
— О-о? Что это значит? — спросила она.
— Это значит… что, засыпая, вы должны свернуться клубочком, как котенок.
Она пожала плечами.
— Это был долгий день, но я всегда крепко сплю. То есть, когда не разгуливаю во сне. Я пошутила, — добавила она, когда он нахмурился. — Такое случается очень редко. Я совершенно уверена, что сегодня мне это не грозит. Вернее, вам это сегодня не грозит.
Веселые искорки вспыхнули в ее глазах. Раф рассеянно улыбнулся.
Этот черный топ невероятно шел ей, а от непокорных рыжих кудрей невозможно было оторвать глаз. Легкий макияж добавил Мейзи, расцветшей во время беременности, еще больше прелести…
Она не осознавала, что Рафа Сандерсона одолевают довольно мрачные мысли. Ему было все труднее отделить Мейрид Уоллис от той разъяренной, наивной девчонки, которую он вытащил из воды. Становилось все очевиднее, что он испытывал к ней нечто большее, чем просто покровительственные чувства…
А самое главное, как он мог провести еще одну целомудренную ночь с ней, пусть и в разных постелях, понимая, что испытывает непреодолимое влечение?
Раф беспокойно заерзал.
— Знаете, что я предлагаю? Я мог бы посидеть за рюмкой в баре, пока вы будете укладываться.
Мейзи ощутила себя так, словно ей, в каком-то смысле, дали пощечину. Но потом закрыла глаза и отругала себя за глупость. Это был очевидный выход для двоих людей, оказавшихся в одной комнате в силу сложившихся обстоятельств. Тогда почему она почувствовала себя отвергнутой?
Она сложила свою салфетку и уронила ее на стол.
— Прекрасная идея. Кстати, когда вы собираетесь рассказать мне о том, что знаете? Я хочу сказать, что, поскольку я здесь, вы могли бы уже это сделать.
Повисло тягостное молчание, потом он резко сказал:
— Завтра, Мейзи. Спокойной ночи. Хорошего сна.
Он встал.
Ей ничего не оставалось, как, пробормотав «спокойной ночи», вернуться в их комнату.
На полпути Мейзи остановилась и взглянула на луну. Ее охватило такое сильное чувство одиночества, что у нее едва не перехватило дыхание…
Проснувшись на следующее утро, Мейзи осознала, что не слышала, когда Раф пришел. Его постель была смята, но никаких признаков его самого не было.
Вместо этого на подушке лежала записка.
Она потянулась к ней нетвердой рукой.
«Кое-что возникло. Меня не будет до завтрашнего утра. Я записал вас на экскурсию — посмотреть на китов. Желаю развлечься. Думаю, что завтра мы уедем домой. Раф».
