Разумеется, о том, кто отец, я знала – кроме Стаса, у меня никого не было, но мне и в голову не пришло, что нужно его разыскать и дать знать. Он исчез из моей жизни после той самой ночи в его доме, исчез и не появлялся – и я была этому рада. Рожать я тоже не собиралась, но как быть – ни медицинской страховки, ничего...
Я мучилась этими вопросами дня три, а потом решила: была не была, не зря ведь вся моя жизнь прошла в коллективе моментально взрослеющих девиц, у которых романы возникали и заканчивались так же регулярно и быстро, как грипп в сезон. Осталось только выяснить, водится ли в добропорядочной Швейцарии горчица...
...Нашел меня, разумеется, Алекс. Марго вновь возобновила свои встречи с этим Лео, пропадала у него целыми днями. Я не могла этого понять – зачем кто-то еще, когда вот он... Но это не мое дело.
Вот и сегодня Марго с утра испарилась. Вслед за ней уехал и Алекс, и я спокойно занялась своей противозаконной процедурой. Мне стало плохо через три часа, и я даже до ванной дойти не смогла – упала на пол и чувствовала, что умираю, истекая кровью. На мое счастье, Алекс вернулся...
Сперва он растерялся, присел около меня, тронул пальцами сонную артерию. Поняв, что я жива, позвонил Марго, а потом еще кому-то. Трогать меня он не решился, так и просидел возле на полу, держа за руку.
– Зачем, Мэ-ри? Как ты могла? Зачем – это? – спросил он таким голосом, что мне стало еще хуже.
В этот момент влетела в дом запыхавшаяся Марго и, видимо, что-то не так поняла, кинулась сзади на Алекса, и тот резко выпрямился, отшвырнув ее от себя. Марго врезалась спиной в стену и заорала:
– Ты... да как ты смел?! Что ты с ней сделал?!
– Закрой рот! – приказал Алекс. – Спроси лучше, что она с собой сделала, – я тут ни при чем!
Не знаю, чем бы закончился их диалог, за которым я наблюдала как бы со стороны, но тут приехал врач, и Алекс унес меня наверх. Доктор, осматривая меня, все время что-то бормотал по-французски, я, разумеется, ни слова не понимала. Но, судя по лицу, что-то было не так. Он сделал мне три каких-то укола, снова покачал головой, поцокал языком и вышел. Интеллигентный такой дядечка в старомодном пенсне и с бородкой...
Когда я проснулась через какое-то время, то рядом с собой увидела Марго. Она сидела на краю кровати такая несчастная, что у меня сжалось сердце. Мне показалось, что я понимаю причину, и не ошиблась.
– Мэри... скажи мне... – начала она сразу, едва заметив, что я открыла глаза, и я с усилием перебила ее:
– Марго... если ты по-прежнему думаешь, что между мной и Алексом что-то было, то ты ошибаешься...
– Тогда – кто? И зачем?
– Давай не будем это обсуждать... мне нехорошо... и вообще – все, что можно, я уже выслушала от твоего драгоценного Алекса. Советую тебе не повторяться.
Марго замолчала, поправила одеяло, сползшее на пол.
– Ты поспи еще, тебе нужно больше отдыхать, доктор сказал.
Она ушла, а я на самом деле снова провалилась в сон. Мне снилась мама... Мама – молодая, смеющаяся, такая, какой я ее запомнила. И отец – в то время еще не пьющий, абсолютно адекватный. Мы шли втроем по улице, кругом цвели деревья, сиреневые кусты сгибались по обеим сторонам тротуара почти до земли. Я держалась за родительские руки и была так счастлива, что мне хотелось плакать.
От собственных рыданий я и проснулась, села в постели, чуть сморщившись от боли в животе. Надо бы сходить и налить чаю...
С трудом поднявшись, я побрела к лестнице, но из спальни Алекса вдруг раздался голос Марго:
– ...и вообще – я на ее месте тоже не стала бы рожать от наркомана!
– Все равно делать то, что сделала она, нельзя! – настаивал Алекс, и я не выдержала, толкнула дверь и вошла:
– Поверь мне, Алекс, если бы это был твой ребенок, то от него я не избавилась бы.
Они замерли на секунду, а потом губы Алекса растянулись в хищной ухмылке – как всегда:
– Поверь мне, Мэ-ри, если бы таким способом ты пыталась избавиться от моего ребенка, то точно не стояла бы тут с таким наглым лицом.
– Не сомневаюсь, – фыркнула я. – И спасибо, что сказал, – я испугалась и теперь сто раз подумаю, прежде чем лечь с тобой в постель.
Сказав это, я почему-то почувствовала себя значительно лучше и спокойнее. Возможно, потому, что увидела лицо Марго – она наконец уверовала в то, что между нами ничего нет, а то уж больно трагическим голосом выспрашивала сегодня подробности. Теперь сможет спать спокойно.
Я даже не задумалась о моральной стороне моего поступка. Как ни дико звучит, но детей я не хотела. Сперва от Кости – потому что не могла дать ему в руки козырь, которым он приковал бы меня к себе навечно. А уж от наркомана Стаса – и вовсе. Конечно, таким методом решать проблему немного... эээ... архаично, но выхода у меня не было.
Чаю я себе налила, поднялась с чашкой обратно и забралась в постель. Кружилась голова, подташнивало, знобило – словом, состояние не из лучших. Я провела в такой позе – сидя в постели – всю ночь, к утру опять схватила блокнот и карандаш. Мысли приходили обрывочные, я записывала их просто так, без цели. Да и какая могла быть цель...
Сидишь, уставившись в одну точку, и твердишь себе – нет, я не сломаюсь, я же сильная, я жесткая, я все переживу, все смогу.
А потом плачешь и понимаешь – нет, ни фига.
Ломаешься, как сухая ветка – с хрустом.
И сил совсем нет.
Расползаешься на куски, на молекулы – как брошенная в кислоту тряпка.
И так больно.
И противно потому, что его – жалко.
Потому что знаешь – ему хуже.
Ему – больнее.
Ибо он и так болен.
И от этого твоя боль усиливается стократно.
Не могу так больше.
Устала.
Я не знаю, с чего взяла вот это – «его жалко... ему больнее»... Но что-то в словах и действиях Алекса убеждало меня в этом. Уж совершенно нездешние глаза у него становились, когда он смотрел на меня. Однако я всякий раз выстраивала стенку и вешала на нее плакат с надписью «Марго». В любом разговоре я старалась вставить ее имя не менее десяти раз, хотя и видела, что его это злит. Видимо, я все еще не теряла надежды сломать его.
Его странности порой меня пугали – а порой притягивали, как магнит. Я делалась безвольной и послушной. Буквально через пару дней после этого кошмара Алекс вытворил кое-что похлеще. Пришел в комнату как ни в чем не бывало, заговорил о ерунде, заставил отложить блокнот и карандаш и неожиданно попросил... прядь волос на память. Я удивленно на него уставилась:
– А крови на завтрак – нет? – и протянула к его губам запястье.
