Книга Госпожа сочинительница, страница 78. Автор книги Елена Арсеньева

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Госпожа сочинительница»

Cтраница 78

Постепенно, впрочем, в салоне начали собираться не только мэтры литературы и искусства, но и молодые писатели, поэты, художники.

Именно здесь, без преувеличения можно сказать, зародился русский символизм, потому что один из его отцов-прародителей, Николай Минский был влюблен в «Зинаиду прекрасную». Как, впрочем, и Брюсов, не без участия которого утверждение сего явления в России состоялось. Салон Гиппиус – Мережковского был даже более влиятелен в творческой среде, чем «Башня» Вячеслава Иванова. Этот интеллектуальный развратник казался простоватым и банальным рядом со злой, утонченной Зинаидой и спокойным, медлительным, гениальным Мережковским. Ну, подумаешь, сплошное словоблудство и блудодейство на его «Башне», а здесь-то этак все… тонко, и бонтонно, и умно, и изысканно! Не побывав у Гиппиус, не заслужив ее и Мережковского одобрения, никто не мог быть удостоен чести зваться именно человеком бомонда. И не просто светского, а бомонда культурного и интеллектуального.

А между тем Зинаида ни с кем не церемонилась. Учила, как писать, Льва Николаевича Толстого (он не обижался), сердилась на сербского короля Александра за то, что подзабыл русский язык (он тоже покорно принял упреки), с Бальмонтом обошлась вовсе бесчеловечно…

Однажды Константин Дмитриевич прочел Зинаиде свои новые стихи. И она, вооружившись лорнеткой… А надобно сказать, она не расставалась с лорнеткой, никаких пенсне, тем паче – очков не признавала. Зато какой изысканный, какой бесподобно-утонченный, надменный и, признаемся, пугающий вид придавала ей сия лорнетка, бывавшая при ней чем-то вроде психологического оружия, бьющего наповал и без промаха в самое сердце бедных литераторов, у которых начинали немедленно от страху подгибаться ноги и заплетаться языки, а членами овладевал священный трепет неофита пред богинею! И так, выслушала божественная Зинаида Константина Дмитриевича, вооружилась лорнеткой и, презрительно сощурив свои дивные очи, которые в зависимости от ее настроения становились то перламутрово-серыми, то изумрудно-зелеными, изрекла ледяным тоном, которым обычно говорила самые гадкие гадости:

– Непонятно и пошло!

Нам неведомо, что именно прочел ей Бальмонт. Ну, к примеру, что-нибудь в этом роде:

Еще необходимо любить и убивать,
Еще необходимо накладывать печать,
Быть внешним и жестоким, быть нежным без конца
И всех манить волненьем красивого лица…

Может статься, его стихотворение и в самом деле было не бог весть каким гениальным творением, однако поэт, само собой, оскорбился безапелляционностью госпожи Гиппиус:

– Непонятно? Мне остается только предоставить вам свою голову вместо вашей, чтобы вы поняли!

Зинаида с неподражаемым выражением оглядела эту столь щедро предложенную ей голову. Бальмонт небось по обыкновению своему был тщательно причесан и вальяжен – с длинными волосами, с ухоженной бородкою и усами, похожий на кардинала де Ришелье и на Атоса с Арамисом враз. Во всяком случае, бородка у него была совершенно арамисовская, холеная, шевелюра – ришельевская, только без тонзуры, а общее выражение благородного величия – точь-в-точь как у Атоса. Оглядела его и процедила сквозь зубы:

– Не хотелось бы!

Бедный Бальмонт…


Зинаида во всем шла наперекор устоям общества. Носила мужскую одежду – она эффектно подчеркивала ее обворожительную, вызывающую женственность. Именно такой изобразил ее художник Лев Бакст. Ну что ж, ноги у Зинаиды были куда длиннее и стройнее, вообще – совершеннее, чем у небезызвестной Сары Бернар, которая вышла некогда на сцену в костюме Гамлета, то есть как этот костюм в ту эпоху себе представляли: в коротеньких кругленьких штанишках и обтягивающих черных чулках…

Любимым развлечением Зинаиды было играть людьми. Сначала притянет к себе выражением глубокой заинтересованности в каждом их слове, очарует, как умела чаровать только она одна – красотой и обаянием, а потом – оттолкнет насмешкой, надменностью, холодным презрением:

Я ненавижу человечество
И от него бегу, спеша.
Мое любимое отечество –
Моя пустынная душа.

Она обожала дерзить людям, попросту говоря – хамить им, а потом наблюдать за реакцией с тем же заинтересованным видом, с каким энтомолог наблюдает за поведением бабочки, у которой он только что оборвал крылышки. Не зря знакомые отзывались о ней столь полярно: кто-то называл сильфидой, кто-то – сущей злобной ведьмой, кто-то вообще дьяволицей (было, было у нее такое прозвище – Белая Дьяволица… но все же – белая!). А впрочем, гораздо чаще ее называли более изысканно – сатанесса…

Поэт Владимир Соловьев так представил Зинаиду Гиппиус:

Я – молодая сатиресса,
Я – бес.
Я вся живу для интереса
Телес.
Таю под юбкою копыта
И хвост…
Посмотрит кто на них сердито –
Прохвост!

Да ладно, чего там: никто и не дерзал на нее «смотреть сердито». Ведь копыта и хвост были премиленькие, пресоблазнительные, а уж юбки-то… Ох уж эти Зинаидины юбки! Госпожа Гиппиус носила платья, при виде которых скандализированная публика просто-таки с ног валилась. А косметикой она пользовалась так, словно готовилась играть роль парфюмерной лавки в пьесе модного тогда Мориса Метерлинка «Синяя птица» (если у Метерлинка имелся в пьесе такой персонаж) – на свою нежнейшую белую кожу накладывала толстый слой пудры кирпичного цвета.

Когда 6 декабря 1901 года Зинаида познакомилась с Андреем Белым, тот сделался натурально в обмороке от того, что открылось взору: «Из качалки – сверкало; З. Гиппиус, точно оса в человеческий рост… ком вспученных красных волос (коль распустит – до пят) укрывал очень маленькое и кривое какое-то личико; пудра и блеск от лорнетки, в которую вставился зеленоватый глаз; перебирала граненые бусы, уставясь в меня, пятя пламень губы, осыпаяся пудрою; с лобика, точно сияющий глаз, свисал камень на черной подвеске; с безгрудой груди тарахтел черный крест; и ударила блестками пряжка с ботиночки; нога на ногу; шлейф белого платья в обтяжку закинула; прелесть ее костяного, безбокого остова напоминала причастницу, ловко пленяющую сатану…»

Да уж, тонко подмечено…

И еще более тонко – у мемуаристки Ариадны Тырковой-Вильямс. Зануда она, между нами говоря, была редкостная, помешанная на социал-демократических вывертах – из тех коварных демократов, которые расковыряли все язвы российские, подготовили, как принято выражаться, почву для Октябрьского переворота, а потом отбыли за рубеж, где спокойно все беды пересидели и почили в бозе, не уставая поливать грязью покойницу Россию. И еще она была совершенно бездарной журналисткой, которая тщилась изображать из себя интеллигентку и даже осмеливалась кого-то судить, и… женщиной до мозга костей. И именно поэтому очень хорошо проникла в суть Зинаиды Николаевны.

«От блестящей Зинаиды шли холодные сквознячки… – читаем мы в ее мемуарах. – Она была очень красивая. Высокая, тонкая, как юноша, гибкая. Золотые косы дважды обвивались вокруг маленькой, хорошо посаженной головы. Улыбка почти не сходила с ее лица, но это ее не красило. Казалось, вот-вот с этих ярко накрашенных тонких губ сорвется колючее, недоброе слово. Ей очень хотелось поражать, притягивать, очаровывать, покорять. В те времена, в конце XIX века, не было принято так мазаться. А Зинаида румянилась и белилась густо, откровенно, как делают это актрисы для сцены. Это придавало ее лицу вид маски, подчеркивало ее искусственность. И движения у нее были странные… Одевалась она живописно, но тоже с вывертом. Пришла в длинной белой шелковой, перехваченной золотым шнурком тунике. Широкие, откинутые назад рукава шевелились за ее спиной, точно крылья…»

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация