Все еще ценишь ты свои «Я»? А если не ценишь, так чего ж ты
боишься? Разве же может ничто навредить тебе? То, что есть, не касается того,
чего нет, — запомни это! Все еще боишься ты своей тени или выздоровел уже
от безумия?
Обратятся «Я» твои в пепел, когда увидишь ты, что нет в них
ничего, кроме страха, которого бояться не можешь ты, эгоист! Ведь не будешь же ты
защищать свои страхи, излечившийся от безумия!
Другим будучи, идешь ты путем созидающего, ты созидаешь
счастье свое! Ты открыт для Других! Мир открывается через тебя! Разве же будет
путь такой для тебя труден?
Самим Собой будучи, ты идешь путем чуткого, ты созидаешь
счастье Другого! Ты радуешься счастью Его, через Него открывается тебе Мир!
Разве же не стоит путь этот, чтобы пройти его?
Лучащийся, что можешь презирать ты, кроме своего страха,
ведь даже тени у тебя нет, ибо свет не отбрасывает тени! Будь же светом, ибо
нет у света "другой стороны"!
Не жди же, что пойдут за тобой другие, ибо Другие уже идут с
тобой рядом! Так не будешь ты одинок, ибо нет любви, но есть контакт!
Мои слезы взял ты в руки свои: я ощутил Другого подле себя и
стал самим Собой. Ты мой сын и отец мой! Знаешь ли ты теперь, что значит быть
самим Собой для Другого?
Ты знаешь!»
Так говорил Заратустра, взор его светился, а голос трепетал,
словно нежный весенний лепесток, и вдруг оборвался. Он заплакал и я
расплакался, черт знает, почему. Мы обнялись и долго просидели так…
Кто-то скажет: «Глупо!» Пусть говорит.
Когда руки освобождаются от страха, они становятся крыльями,
нежнее всего касаются руки, свободные от страха. И это не чудо, это счастье.
О женщинах и бабенках
Дела в клинике идут замечательно. Я перестал расстраиваться,
что большая часть моих пациентов не хочет излечиваться, но только лечиться, и
мне кажется, что они теперь благодарны. Когда же их наполняет благодарность,
они почему-то начинают хотеть излечиться.
Больше я не потворствую их страхам, однако же сердце мое
ликует подобно звонким литаврам, когда они побеждают свои несметные страхи. И,
как выяснилось, даже это обстоятельство (мое ликование) способно оказывать
поразительный психотерапевтический эффект! Надо будет его запатентовать…
Заратустра любезно согласился помогать мне по работе, но
чаще держится в тени, утверждая, что у меня и без него все очень хорошо
получается. (Хотя я-то знаю, что если кого и должны благодарить мои пациенты,
так это его — Заратустру! Ну да ладно.)
Большинство моих пациентов — женщины, им приходится тяжелее
всего. Они не созданы жить в мире, где все эгоисты для других, а не в самих
Себе. И я очень хотел, чтобы Заратустра говорил с ними об этом. Он согласился.
Я собрал всю женскую часть моего отделения в зале для
групповой терапии, и Заратустра говорил так:
«Не упрекайте Заратустру, что прежде не говорил он с
женщиной. Не потому, что не любит он женщину, но потому что любит ее, не
говорил Заратустра с нею.
Говорящий с женщиной или глуп, или зол, или лжец.
Будет ли тот, кто любит, говорить с той, что хочет не
понимать, но желает чувствовать? Глупо давать то, в чем не испытывают нужды,
глупо предлагать то, что не может быть принято. Мужчина всегда говорит для
себя, но женщине нужен не монах, а мужчина!
Будет ли тот, кто любит, говорить с той, что хочет не
уверений, а верности? Зол тот, кто предлагает то, что не может дать. Мужчина
верен лишь одной женщине: ее имя — имя матери его. Женщины, неужели же и дальше
готовы платить вы за блеск иллюзии тьмой поруганной жизни?
Будет ли тот, кто любит, говорить с той, что хочет не
умозаключений, а слов? Нет, не будет говорить он, но будет шептать. Лжет
мужчина, который говорит об уме женщины, но дважды лжет мужчина, который верит
в то, что он говорит, когда говорит об уме женщины!
Беда женщины в том, что не ценит она в себе женщины. Кто ж
отдает счастье свое в обмен на муку? Нельзя быть счастливой, не будучи собой.
Кто ты есть, если не ты? Что ж отрекаешься ты от себя, женщина?
Беда женщины в том, что хочет она быть мужчиной. Обида —
плохой советчик, гордыня — глупый, соперничество — пустой. То, что видите вы,
женщины, не является мужчиной, но лишь зримой мужественностью. Жесткий у рака
панцирь, но думаете вы, что и брюшко его — монолит, а не так это…
Своей фантазии пытаетесь подражать вы, но не мужчине. Если
бы мужчине могли вы подражать, то имели бы и блага его, но с фантазией вашей,
которой подражаете вы, только беды его и обретете вы!
"Там хорошо, где нас нет!" — говорите вы, женщины,
таков ваш принцип. И когда окажетесь вы там, где вас не было, скажете то же,
что говорили вы прежде. Долго ли еще будете вы скитаться, гонимые страхом? Кто
напугал вас, если не вы сами? Почему не скажете: "Там, где нас нет — нас
нет!"?
Что ж не прислушаетесь вы к себе, когда говорите вы:
"От добра добра не ищут!"? Разве может быть добро больше, чем оно
есть? Разве то добро, которого нет, больше того, что есть? Разве нужно вам
что-то, кроме добра?
Беда женщины в том, что мужчина ищет в ней не женщину, но
мужчину. Зачем, женщины, потворствуете вы глупости, что приносит вам боль? Хоть
бы не приносила она вам боли, но ведь приносит! Когда же перестанете вы
казаться и станете?
Когда скажете вы мужчине своему: «Не попутчик я твой, не
дорога я для тебя, но дом!» Разве же не будет благодарен скиталец за кров? Что
ж боитесь вы благодарности, а возмущение вызываете?
В том беда женщины, что мужчина перестал быть мужчиной.
Мужчина должен быть эгоистом: должен оплачивать он желания свои из собственного
кармана. Плох мужчина, который торгуется, но дважды плох мужчина, который
торгуется, словно женщина.
Не только за нее, за женщину, но даже и за себя, за мужчину,
не в силах ответствовать теперь мужчина, ибо не стал он еще эгоистом. Что же
вы, женщины, не видите эгофилии его? Что ж потакаете ей? Когда ж станете вы
мужчине женщиной, а матерью сыну, но не наоборот?
Беда женщины в том, что она считает себя бесценной, ибо
знают мужчины, что всегда могут купить ее. Беда женщины в том, что себе она
лжет, когда говорит, что не имеет цены, ибо в пространстве лжи теряется лгущий.
Беда женщины в том, что считает она себя равной мужчине.
Соревноваться — значит, не быть женщиной. Не радоваться тем единственным
способом, что дан тебе, — значит не радоваться вовсе. Но что есть большее,
чем радость? На что променяли вы счастье свое, женщины? Зачем равенство печали
вам с мужчинами?
Беда женщины в том, что не знает она, — ребенок,
ребенок невидимый, ребенок не рожденный еще, ребенок потенциальный скрыт в
существе ее. Чаша всегда чаша, даже если она пуста. Прольется вода, если нет
для нее чаши, но берегут не чашу, а воду, иначе зачем тогда чаша? Не знает
этого женщина, оттого и несчастна!
