Знаешь ли ты тайну свою, друг мой? И что эта тайна, если не
Танец?
Твой Заратустра.
Надгробная песнь
Каир
Здравствуй, друг мой, здравствуй!
Сердце мое плачет в городе, где даже пирамиды гибнут под
бременем лет!
Хорошо знаю я, что не любят люди слез ничьих, кроме
собственных. Выслушаешь ли ты, друг мой, песню заунывную Заратустры, что
разрывает сердце его?
Хватит ли нежности у тебя к другу слушать музыку его слез?
Силен ли ты настолько, чтобы выдержать слабость чужую, позабыв на мгновение о
собственной?
Вот о чем спрашиваю я: будешь ли ты другом мне?
Сел я на белый корабль и отправился по печальному морю в
страну вечных песков. Тяжело было на душе у Заратустры, когда видел он
недвижимое море. Тяжело было на сердце его, когда видел он пески недвижимые.
Но не выдержало и взвыло от боли сердце мое, когда увидел я,
что даже вековые пирамиды рушатся под бременем лет, рушатся даже памятники
смерти!
О сокровенном моя надгробная песнь: о разочарованиях моих! И
разочарования эти: знание, любовь, надежда, вера, воля и верность!
Было когда-то и мне шестнадцать, имел и я надежду, что есть
мудрецы, обретшие знание, а потому и я могу обрести его. И была у меня вера в любовь,
ибо верил я, что возможно любить. Была и у меня воля быть верным, ибо думал я,
что есть вечное.
Но вот смотрю я теперь на увядающие памятники смерти и вижу,
что всё — прах и тлен, тлен и прах. Кумиры мои — надежды мои — лежат в пыли и
обращаются в пыль. Им пою я мою надгробную песнь!
Да, разочаровался Заратустра в знании, ибо думал он прежде,
что знание — это мудрость, способная изменить мир. Но узнал Заратустра, что
знание не только бессильно мир изменить, но и отразить его не в силах оно.
И понял я, что знание — тлен, а мудрецы — несчастны! Прочь
иллюзии, прочь! Никто не вышел еще за свои пределы, а только передвигал их. Не
царь природы, но раб ее — вот истинное слово о человеке.
Принять следует мир человеку и жить им, а знание — собака,
что тявкает, сидя на короткой цепи. Бросьте ей кость, пусть глодает она объедки
сиюминутности и не зарится теперь на большее!
Нет иллюзии большей, чем иллюзия знания!
Да, разочаровался Заратустра в любви, ибо думал он, что
любовь — это счастье, способное наполнить жизнь смыслом. Но узнал Заратустра,
что любовь — это безумная пляска голодного воображения и невоплотимых желаний.
И понял я, что любовь — прах, а любящий — насильник. Никогда
Другой не станет тобой и фантазии твоей не ответит, ибо нельзя его обезличить!
А любовь — это червь, что проедает насквозь оголенное
сердце, как садовый паразит — падшее яблоко.
Должно дорожить Другим так, как сам Он хочет того, и беречь
Его для него Самого — вот, что говорит мне израненное мое сердце, тоскующее по
невозможности любить.
Нет иллюзии большей, чем иллюзия любви!
Да, разочаровался Заратустра и в великой соблазнительнице —
надежде, ибо думал он прежде, что надежда — сила, способная перевернуть мир.
Но узнал Заратустра, что надежда — груз и что тянет она ко
дну утопленника. Даже на поверхности нет мне места, если накинута на шею мою
петля с камнем надежды!
И понял я, что надежда — грех, а надеющийся — бунтовщик.
Надежда — не путь, но пропасть, ибо нельзя жить тем, чего нет!
Надежда — сестра ненасытности и лестница в небо; там, на
вершине, пусто и холодно. Рубите же лестницу эту под самый корень!
Не алкать невозможного, а жить тебе данным, испытывая
благодарность, — вот чему научил меня опыт бессмысленности надежды.
Нет иллюзии большей, чем иллюзия надежды!
Да, разочаровался Заратустра и в вере, ибо думал он, что
вера — сила души. Но узнал Заратустра, что вера — это ее слабость и сама душа —
слабость.
Слабосильные и отчаявшиеся ищут утешения себе в вере, ибо
нужен им Отец, который знает все и защитить готов блудных своих приемышей.
И понял я, что вера — тьма, а верующий — нахлебник! Жизнь не
нуждается в том, чтобы в нее я верил. Это мне нужно, чтобы жил я ею, ей же
ничего от меня не надо.
Подобна вера подсказке, что дана нерадивому
школьнику, — есть ответ, да нет опыта. Так скажите же: «Не знаю!» — тогда
будет вам путь. И пусть удавится страх ваш, слишком уж он разъелся на румяной
сдобе веры!
Нет иллюзии большей, чем иллюзия веры!
Да, разочаровался Заратустра в воле, ибо думал он, что воля
— деятель. Но узнал Заратустра, что воля — беглец.
Воля рождается там, где плохо, и не родится там она, где
хорошо. А потому воля — признак недостатка, и не более того.
И понял я, что воля — ропот, а волящий — трус! Страшащийся
всегда будет страшиться, а не найдет повода — так сам себя испугается.
«Довольно!» — вот оно великое слово, и сказать его следует
прежде, чем станет невмоготу, — вот рецепт Заратустры!
Только и знает воля, что пережевывать отрыгиваемое ею сено,
пусть же сама она себя ублажает! Слишком она рогата, накиньте на нее узду
прежде, чем примется она бодаться!
Нет иллюзии больше, чем иллюзия воли!
Да, разочаровался Заратустра и в верности, ибо думал он, что
верность — свидетельство широкой души. Но узнал Заратустра, что верность —
узкого ума признак.
И понял я, что верность — глупость, а верный — туп! Все
меняет свои очертания, ибо все смертно! Не следовать по пятам за жизнью —
значит и не жить вовсе!
Верность — это падальщик, но не по пути мне с шакалами, не
друзья они Заратустре, слишком дурно от них пахнет!
Пусть прожитое доедают шакалы, я же смотрю вперед, ибо
сейчас делаю я то, что будет моим завтра! И не хочу я делать свое завтра из
смерти, я прислушиваюсь к изменчивой жизни — она, величественная, говорит со
мной!
И нет иллюзии большей, чем иллюзия верности!
Такова надгробная песнь, что поет Заратустра над пирамидами
своих падших иллюзий, что тленны, как и памятники смерти в стране песка!
Спасибо тебе, друг мой, что разделил со мной минуту скорби,
спасибо!
Но неужели же думаешь ты теперь, что не знаю и не люблю я
тебя, что безволен, что не верю я и не верен тебе? Неужели думаешь ты, что не
надеюсь я на нашу встречу?
Знаешь ли ты, что более всех иллюзий и живет вопреки им?
Знаешь ли ты теперь, что такое эгоист?
Твой Заратустра.
О самопреодолении
Иерусалим
Привет тебе, друг мой, из города, где даже Бога умудрились
распять!
