Твой Заратустра.
О поэтах
Энгадин
Вот я и в городе Пестрой коровы!
Привет тебе от гор, что с лугами сожительствуют, создавая
их! Привет от озер, что утопают в стройности сосновых лесов, питая корни
деревьев! Привет тебе от снежных полей, что окутаны тонким туманом! Привет
тебе, возлюбленный друг мой!
Так хорошо мне в тихом уголке этом, так хорошо! Одиноко
здесь, но не пусто, свежо, но не влажно, светло, да не душно! А когда смотрю я
на птиц, что кружат в поднебесье и хватают взор мой крылами своими, то чувствую
я, как душа моя танцует нежную свою песнь!
Здесь повстречал я тень старика, что сотню лет уже не
покидает свою обитель — горы и воды, леса и небо. Мал он ростом и сед, лоб
высок его, а усы — длинны. Не от того ли, что был он поэтом? Стекают слова по
усам поэта и сушат уста его.
В чем ищет себе опоры поэт, что ж недостает ему его Самого?
Разве же неведомо тебе, разгоряченное сердце, что Другого искать можно лишь
молча?
Слова наши заменяют Другого нам. Но неужели же нет Его
вовсе? Неужели же нет иного у нас способа найти Другого, как только выдумать? А
как выдумать Другого, если он Другой? Вот чего не может понять поэт всякий, что
сам он — Другой, а в словах своих теряет он Себя самого.
Кто не глодал кости поэта? Кто не восхвалял его умершим? Кто
не сетовал на него живущего? Такова участь поэта — потерять себя, публично быть
порицаемым и воспетым быть, но когда уже поздно.
Памятники нужны живым, мертвым они ни к чему. Только героям
ставят памятники их при жизни, однако же забывают о них после смерти. У поэтов
иная доля, и нет ее горше — неведение о славе своей.
Продать себя — вот искушение поэта тягостное, но еще
горестнее судьба проданного! Искушение — мука Господня! Кто сказал, что должен
художник голодным быть? Тот, видно, кто не был художником, но маляром да
штукатурщиком! Несчастен поэт, вынужденный продаваться! «Потерянными поэтами»
зовет таких Заратустра.
Но хуже нет поэта, что думает о публике или о вечности
творений своих. Покорить хочет он и завладеть, чем же он лучше насильника? Как
же богато раскрашены его одежды! Но сколько насилия в нем и тщеславия душегуба,
что лишь на слабую жертвуй способен позариться! «Малодушными поэтами» называет
поэтов таких Заратустра.
Видел я среди поэтов и таких, что Богу бросили вызов, —
вот насмешили меня сумасбродные эти поэты! Даже если бы могли оседлать они
ветер, куда повезет он их? Что ж Богу-то бросаете вызов вы, самозванцы? Или
может мизинец грозить голове? Ни жить, ни действовать без нее он не может, а уж
грозить и подавно! «Безумными поэтами» таких поэтов называю я, Заратустра.
Но есть и такие поэты, имя которым — гордость. Гордая птица
— такой поэт, но полет его не творчество, а поиск Другого для самого Себя. Но
труды поэтов — не путь к Другому, а путь в никуда. Такова ошибка поэта этого:
не то ищет он, не тем и не там, а потому и находит он разочарование!
Стать самим Собой, высечь себя Самого из камня и сохранить
для Другого — вот первое дело поэта! Но кто ж из поэтов поступал так? Кто ж
начал с этого, думая о публике только? Кто о публике думает, а не о самом Себе,
тот теряет Себя самого, а поэзия его ложью зовется, призванной обольщать,
неспособная играть пестротою духа!
Так говорил я к старику этому из города Пестрой коровы:
«Поэт, отчего нужны тебе были другие, когда не было среди
них Других? Кого искал ты в них, если не Себя самого? Но как мог ты найти
самого Себя там, где тебя нет? Нет тебя и в Другом, но и с ним можешь ты быть,
лишь если будешь ты самим Собою! От других же можно только бежать, но как
убежишь ты от самого Себя?»
Долго молчал в ответ мне старик этот, и сокрушенным выглядел
лоб его, и трепетали длинные усы седые его над старческими губами.
«Нет во мне слез более плакать, — сказал мне
старик. — Растерял я свою глубину, ибо бился о стену. Надо было уйти мне,
но что свобода для поэта, если не пустота!»
Долго молчал я в ответ на слова эти. Скептицизм — вот
отчаяние поэта, вот его одиночество.
«Радовался ли ты, старик? Танцевал ли? И неужели же никто не
захотел танцевать рядом с тобою, глядя на танец твой?»
Пожал плечами старик, и медленно пошел он в долину, где
паслись пестрые коровы. А я стал плакать о судьбе поэтов — этих лучших из
людей, которые лучшего-то и не разглядели в себе, самих Себя не разглядели они!
Потом посмотрел я на горы, на небо, на солнце, что залило
светом своим луга изумрудные, и увидел, как танцует Мир танец свой, и, танцуя,
покинул я город, где дух пестр, да слишком рябой!
Большой и красочный хвост отрастил павлин себе, чтобы
навлекать на себя взгляды, да только не может теперь он летать, тяжеловесный, и
оттого не ощущает он на себе взора Другого, а только глаза других — так смотрит
толпа на поэта!
Готов ли ты обрезать хвост себе, пожертвовать красочностью
одеяния своего, которое не есть ты, а есть балласт твой, чтобы взлететь,
дорогой мой друг? — вот о чем спрашивает нежное сердце мое, что жаждет
твоего полета.
Твой Заратустра.
О великих событиях
Мадагаскар
Привет!
Есть остров на море, что порожден был огнедышащей лавой
земли и пребывающий в родах, — вот место для мятежных духом! Здесь я, и
жжет мои ноги черный песок, раскаленный солнцем.
Когда псы огненные лаять начинают из своих подземелий,
фыркать и брызгать слюной огненной, тогда и мятежные духом становятся кроткими.
Чего же стоит мятежность их? И как ничтожна кротость эта!
Видел я людей, что купались во лжи, как тюлени в северном
море, как кони во ржи! Купались лгущие эти в своих испражнениях! Видел я людей,
что ждали, когда солгут им, только бы не слышали они правды! Подобны они кротам
в грязных норах, и носы у них узкие. Скучно средь них Заратустре!
Скучно мне средь лгущих и жаждущих лжи, ибо хотят они
обхитрить время, а времени нет! Так кого же обманывают эти пройдохи?
Вот что думает Заратустра о хитрецах этих, что поймали себя
за хвост и хихикают:
«Не умеете видеть вы настоящее, а балансируете между прошлым
и будущим, словно бы оно есть. Над пропастью повисли вы и не заметили этого.
Нет опоры у ног ваших, кроме лживых мостов из лжи вашей, из устремлений ваших
безумных!
Как же хитры вы обращаться с прошлым и будущим, строить
планы свои наперед, и ретроспективно смотреть большие вы знатоки! И неведомо
вам, наихитрейшим, что не могут в настоящем уместиться прошлое с будущим, а
только уничтожить его небытием своим! Ибо ложь — предательство настоящего!
То, что можно сделать сейчас, нельзя сделать завтра, ибо
завтра все будет иначе! То, что, думаете вы, было возможно вчера или завтра
возможно будет, — игра лишь больного воображения вашего! Нарвите мне
васильков, если не цветут они сейчас, вчера отцвел последний, а завтра земля
покрыта будет снегом! И посмотрю я на вас, хитрецы и пройдохи!
