Феба, знавшая, что Эдмунд беззаботно играет со щенком, сказала:
– О да! Непременно передам, если он станет спрашивать о вас! – после чего удалилась, оставив Ианту в куда более приятном обществе ее новой обожательницы.
На следующий день к одру больной вызвали врача. Он подтвердил диагноз Фебы и после легчайшего намека заявил: людям со столь нежной конституцией, как у миледи, требуется полный покой и уход, ей ни в коем случае нельзя переутомляться.
– Что ж, полагаю, мы застряли здесь не меньше чем на неделю, – предположила Феба, когда они вместе с Томом, захватив с собой Эдмунда, отправились покупать для мальчика белье. – Том, ты успел оставить послание в том отеле, где нас должны были искать? Для Солфорда, я имею в виду!
– Оставить послание! – презрительно откликнулся Том. – Нет конечно! Ты же не думаешь, будто они быстро забудут Фотерби, а? Пытался купить все заведение! Это же каким болваном нужно быть!
– Болван, – повторил Эдмунд, явно запоминая новое и столь красиво звучащее слово.
– О господи! – вырвалось у Тома. – Только не вздумай повторять его, малыш! И вот еще что! Ты ни в коем случае не должен называть сэра Ньюджента изобретателем! – Подождав, пока Эдмунд вновь убежит вперед, юноша строго заявил Фебе: – Знаешь, ты не должна подбивать его грубить Фотерби!
– И вовсе я не подбиваю его, – возразила девушка, виновато глядя на юношу. – Вот только я не могу отделаться от мысли, что было бы глупо останавливать его, потому что сэр Ньюджент может захотеть удержать его при себе. А ты не станешь отрицать, Том, что, если он невзлюбит малыша, то будет намного легче… будет намного легче убедить Ианту расстаться с ним!
– Ох уж мне эти беспринципные дамочки! – проворчал Том. – Смотри, как бы Фотерби не возжелал прибить его! Он не в настроении продолжать дальше безропотно сносить насмешки вкупе с издевательствами. А то, как этот юный дьяволенок интересуется у него, способен ли он снять муху с лошадиного уха или еще что-нибудь в этом роде, после чего заявляет, будто его дядя Вестер проделывает такие штуки с закрытыми глазами, запросто может отправить в сумасшедший дом кого угодно, а не только нашего досточтимого болвана!
Феба захихикала, но согласилась:
– А что тут удивительного? Учитывая, что молодая жена больна, а пасынок презирает его, у Ньюджента получился прелестный медовый месяц, ты не находишь?
Но, как вскоре выяснила мисс Марлоу, отнюдь не эти резоны лишили сэра Ньюджента присутствия духа. В тот же день, после обеда, он застал ее одну в буфетной и почти немедленно принялся изливать девушке душу, раскрыв причину своей неудовлетворенности. Дело в том, что ему не нравилась «Poisson Rouge». Поначалу Феба удивилась, поскольку мадам Бонне, помимо того что оказалась отличной кухаркой, вела себя с ним со всем почтением и стремлением услужить, коего мог бы потребовать самый привередливый постоялец; да и все остальные, от официанта до посыльных, со всех ног бросались выполнять малейшие его пожелания. Но, выслушав разглагольствования сэра Ньюджента, Феба начала понимать его лучше. Он еще никогда не опускался так низко, чтобы останавливаться где-либо, кроме самых дорогих, изысканных гостиниц. А сейчас его самомнению и желанию покрасоваться был нанесен серьезный урон. Перспектива привлечь к себе повышенное внимание могла бы устрашить более чувствительную личность; но для сэра Ньюджента, самого состоятельного человека в Англии, в этом заключался смысл жизни. Он от души наслаждался фурором, который произвела роскошная колесница Ианты; он испытывал неземное наслаждение, когда встречать его выбегали лично владельцы гостиниц, сгибаясь перед ним в поклоне, и провожали его в лучшие апартаменты, а он при этом купался в завистливых взглядах. А в «Poisson Rouge» таких взглядов не было. Да, разумеется, если бы ему удалось купить гостиницу «Hotel d’Angleterre», а потом изгнать из нее всех прочих постояльцев, он точно так же чувствовал бы себя обделенным вниманием. Зато какой это был бы жест! Как быстро слухи о его эксцентричности разлетелись бы по всему городу! С каким трепетом и благоговейным ужасом горожане показывали бы на него пальцами, когда ему случилось бы выступить по улице! Реквизицию неприметной гостиницы на тихой улочке, конечно, можно было счесть эксцентричным поступком, но это не позволяло обитателям Аббевилля проникнуться осознанием того, что перед ними – обладатель поистине сказочного состояния. Сомнительно, чтобы кто-либо, помимо ближайшего окружения мадам Бонне, вообще прознал бы о нем что-нибудь.
Естественно, сэр Ньюджент изложил ей свои скорби и печали не столь примитивным языком: скорее, они были искусно вплетены в его прочие жалобы. Поскольку самой Фебе хорошо была знакома гордость совсем иного рода, то слушала она его с изумлением, к которому примешивалась чистая, незамутненная радость. Отрицать последнюю было бы бессмысленно, и радость туманило лишь сожаление о том, что такая бездна нелепости и абсурда, таившаяся под пустой и тщеславной щегольской внешностью, оставалась девушке неизвестной, когда ее воображение перелистывало страницы «Пропавшего наследника». Она вдруг обнаружила, что мысленно уже составляет новый сюжет с участием сэра Ньюджента, и потому с облегчением приветствовала (так как последствия ее первого литературного опыта оказались воистину устрашающими) появление в комнате мастера Рейна, за которым по пятам следовал его новый друг.
Мадам нарекла щенка кличкой Тото, однако гостям он был известен как Шьен, что стало итогом маленького недоразумения, случившегося между мадам и мастером Рейном. Эдмунд, желание которого поближе познакомиться с Тото заставило преодолеть его естественную неприязнь к чужеземцам, расхрабрился настолько, что в поисках щенка забрел на кухню, где и потребовал от мадам сообщить ему, как зовут песика. Хозяйка ответила: «Шьен»
[74], а когда Эдмунд повторил это слово, кивнула и захлопала в ладоши. Итак, щенок стал Шьеном.
Сэр Ньюджент с опаской уставился на своего пасынка, однако Эдмунд обратился к Фебе. Он хотел, чтобы она отдала ему цветные мелки, которые купил ему Том, поскольку Шьен выразил желание быть запечатленным на портрете. Получив мелки и бумагу, мальчик расположился прямо на полу и предался живописи. Дружелюбный Шьен уселся рядом, весело колотя хвостиком по полу и часто дыша.
Видя, что Эдмунд поглощен собственными делами, сэр Ньюджент вернулся к прерванному повествованию, расхаживая взад и вперед по комнате, что, очевидно, помогало ему изливать свои жалобы.
Нынче утром он облачился в самое элегантное и модное из своих городских платьев. Его наряд, помимо столь новаторских предметов туалета, как белые панталоны и шейный платок, завязанный «узлом Фотерби», включал и ботфорты, которые он до сего дня еще не надевал, украшенные огромными золотыми кисточками. Хоби изготовил их по его личному проекту, поэтому такой обуви не было ни у кого, даже у лорда Петершема. Когда сэр Ньюджент расхаживал по буфетной, кисточки раскачивались и подпрыгивали при ходьбе, на что он и рассчитывал. Не заметить их не мог никто: даже щенок с сомнительной родословной.
