Пока лифт их вез наверх, Смуров мучительно припоминал, что есть у него в холодильнике. Получалось, что особенно угощать ее и нечем. Надо бы сходить в магазин, но как-то неудобно предлагать ей такое. Когда приглашаешь человека к себе в гости, обычно это означает, что с этим делом все в порядке. С другой стороны этот визит не планировался, он случился абсолютно спонтанно.
Но пока Смуров решал, как ему поступить в столь щекотливой ситуации, лифт доставил их на его этаж. Он отворили дверь, и пропустил Шестакову в квартиру.
— Вот тут я и живу, — сказал он.
— Могу посмотреть вашу квартиру? — спросила она.
— Конечно, любой уголок. У меня нет тайн.
Шестакова обошла всю квартиру.
— Вижу, вы недавно делали ремонт.
— Делал. И что вы думаете?
— Жаль, что мы на тот момент не были знакомы. Можно было бы сделать все намного лучше и за те же деньги.
— Возможно. А что вам ту не нравится?
— Все. Я бы сделала все совершенно иначе. — Она осмотрелась. — Говорю на выбор. Вот эти шторы.
— Шторы, как шторы.
— Помимо всего прочего я занимаюсь дизайном штор.
— Неужели есть и такие дизайнеры? — искренне удивился Смуров.
— Конечно, есть, причем, это весьма востребованная профессия.
— Даже не представлял. И чтобы вы изменили?
— Во-первых, сделала бы ламбрекен.
— Впервые слышу о нем, — признался Смуров.
— Это такая задрапированная ткань над дверными или оконными проемами. Она закрывает полностью или частично шторный карниз. Не люблю, когда он виден.
— А что еще вы бы изменили?
— Непременно сделала бы де жабо.
— Звучит красиво, но для меня не более того.
Шестакова улыбнулась.
— Это такой боковой элемент ламбрекена, заложенный вертикальными складками, со скошенной линией низа. Вот посмотрите сюда. — Шестакова подошла к окну. — Представляете, как бы это хорошо смотрелось?
— Не очень.
— Я вам перешлю фотографии моих работ — и тогда у вас будет ясное обо всем представление.
— Буду рад их посмотреть.
— Если захотите все переделать в квартире, я вам помогу. Причем, бесплатно.
— Буду иметь в виду. — Смуров показал на диван. — Присаживайтесь. А я приготовлю чай. Вы, наверное, хотите есть. Как на зло, холодильник пустой.
— Не страшно, поем дома.
Смуров пошел на кухню, включил чайник, вернулся в комнату и сел рядом с женщиной. Он испытывал растерянность, так как не представлял, что следует делать дальше. Вчерашние поцелуи были не случайны, но пока нет никаких признаков того, что один из участников этого действа желает его повторить.
— Вам не скучно бывает одному по вечерам, в выходные? — спросила Шестакова.
— Редко. Время так быстро бежит, что не успеваешь скучать. Работы много, если чувствуешь пустоту, всегда можно ею заняться. А вам, вы же тоже живете одна?
— Не совсем, мы живем вместе с младшим сыном. В отличие от старшего он не женат, поэтому пока со мной. И еще у нас собака, она тоже член нашей семьи. Вот уж кто точно скучать не даст.
— Вам можно только позавидовать, — улыбнулся Смуров. — Хорошо, когда в жизни нет свободных пространств, каждая чем-то занята.
— А разве так бывает, чтобы в жизни все было, всегда есть что-то, чего не достаточно.
Они, не сговариваясь, обменялись взглядами. И уже через секунду оказались в объятиях друг друга.
28
Они лежали на кровати. Подушка и одеяло валялись рядом на полу. Оба чувствовали себя опустошенными, но это была приятная опустошенность. Просто они отдали все силы, и теперь находились в ожидании, когда они хотя бы частично вернутся к ним.
Смуров был потрясен этим накалом страсти, только что отбушевавшей на небольшом пятачке кровати. Он вошел в нее очень быстро, а она все требовала и требовала, чтобы он из нее не выходил. Он уже и приблизительно не мог представить, сколько времени продолжалось их соитие, подсознательно он понимал, что непривычно долго, но при этом все пронеслось одним мгновением.
— Нежность, нежность, какая нежность, — то шептала, то неистово кричала она.
И сейчас, когда он успокоился, то не без некоторого удивления вспоминал эти ее страстные монологи. На его памяти еще ни одна женщина в такие минуты не произносила подобные слова. Он даже не очень представляет, как к этому следует относиться.
Смуров поднял глаза и посмотрел на Надю. Она улыбнулась, и ему вдруг стало очень приятно. Уж не влюбился ли он в нее? Нет, об этом не идет и речи, просто симпатия. А в наше время это тоже немало. Чаще всего она и заменяет любовь.
Смуров обнял Надежду за плечи.
— Тебе понравился наш секс? — сам не зная для чего, спросил он. То, что понравился, более чем наглядно свидетельствовала ее реакция.
— Не люблю слово «секс», — ответила она.
— А какое любишь?
— Нежность. Человек не может раствориться в сексе, а вот в нежности — может без остатка.
— Ты права, хотя всю жизнь использовал слово «секс». И казалось это нормальным.
— Мало ли что нам кажется нормальным. Многие вещи мы считаем нормальными, а они просто ужасны. Не стоит привыкать к таким нормам.
— К сожалению, давно привыкли.
— Значит, надо отвыкать, — решительно заявила она.
Смуров не смог сдержать смешок.
— Легко сказать, трудно сделать.
— А мы не должны бояться трудностей.
— Какая ты смелая и решительная.
Теперь засмеялась Надежда.
— Это что, теперь я, можно сказать, смирная. Вот в молодости был совсем другая, Никому спуску не давала. Но теперь я сильно поумнела, стала гораздо терпимей. А может, это просто старость.
Смуров громко рассмеялся.
— Не представляю, чтобы люди в старости с таким неистовством занимались сексом. То есть, нежностью.
— Терпеть не могу два слова: «секс» и «любовник».
— С сексом мы разобрались, а почему «любовник»?
— Казенное слово, функциональное, совершенно бездушное. Словно название профессии или должности.
— Как же тогда нам друг друга называть?
Надежда ненадолго задумалась.
— Не знаю, только не любовниками.
— Тогда соратники, — пошутил Смуров.
— Все лучше.
— Договорились, будем соратниками. Знаешь, я все удивляюсь, как у нас так все быстро и все спонтанно получилось?
