Марина молчала, потрясенная его проницательностью, ведь именно так она и подумала, решив, что он сделал это от злости на слова, сказанные там, в Египте.
– Прости меня, – просипела Коваль, погладив его по щеке.
– Да ладно, – усмехнулся Хохол, садясь вместе с ней в «Хаммер». – Наверное, в больничку сначала?
– Пусть пацаны едут домой, но Егору ни слова! И Макса… – Марина заплакала вдруг, понимая, что никогда больше ее мальчик не войдет в спальню утром, не заворчит за сигареты и кофе, не подаст шубу, вообще не будет его больше…
– Я понял, не плачь, пожалуйста! – попросил Хохол.
Они долетели к больнице за считаные минуты. Ветку сразу увезли в реанимацию, Марине, по настоянию Хохла, сделали пару каких-то уколов, но она не могла успокоиться, все плакала и плакала, вызывая изумление у своего водителя. Убедившись, что Ветка жива и находится под постоянным наблюдением, Коваль сунула в карман дежурному врачу триста баксов и поехала домой. Предстояло непростое объяснение с мужем.
Егор, увидев, как его драгоценную Марину в накинутой поверх разорванного свитера шубе в дом вносит Хохол, впал в прострацию и только спросил, забрав ее и унося наверх:
– Что это я видел только что? Где Макс?
– Макса нет больше, – своим сиплым, сорванным от крика голосом сказала она. – Его убили, Егор. И Ветуля в больнице…
– Господи, да говори ты толком, что стряслось?! – заорал Егор.
– Не кричи. Дай мне какую-нибудь майку, идем вниз, мне надо многое тебе сказать.
…Они втроем сидели в каминной и откровенно напивались. Хохол вдруг поднялся и, глядя в глаза Егору, произнес:
– Малыш, ты можешь пристрелить меня после того, что я скажу тебе, но молчать не могу больше. Я люблю твою жену, Малыш, ничего не могу сделать с этим, с первого дня, как увидел. Грохни меня, если хочешь, но там, в Египте, я не удержался и… она не виновата, поверь, у нее просто не было шанса вырваться. Больше этого не повторится, я клянусь тебе чем хочешь, только позволь мне быть рядом с ней, охранять ее, – и тут он сделал немыслимую вещь – опустился на пол, закрыв руками голову, точно в ожидании удара.
Егор молчал, а потом вдруг разразился таким хохотом, что Коваль испугалась даже:
– Егор, что с тобой?
– Ничего, детка, – отозвался он, беря две рюмки водки и протягивая одну из них Хохлу: – Вставай, Ромео! Давай выпьем с тобой за мою жену – эта стерва угробила уже не одного мужика своим шикарным телом, и ты вот тоже попал, и я. Вопрос только в том теперь, когда же настанет наша очередь умирать за право держать ее в руках.
– Уроды! – просипела Марина, заплакав. – Я ненавижу вас всех, вы видите только мое тело, и никто из вас не задумался даже, а легко ли быть мной? Когда не мужик, но и не баба в полном смысле этого слова? Когда одновременно и сиськи, на которые вы так ведетесь, и яйца?! Когда каждый день тебя пытаются то трахнуть, то унизить? Когда тебе регулярно напоминают, что место твое в койке, и только там ты – человек? А все остальное – дела сугубо мужские? И я не могу позволить себе быть просто слабой женщиной, потому что тогда мои пацаны сразу вспомнят, что я не мужик?
– Детка, не надо, родная, не плачь, – попросил Егор, выдергивая ее из кресла и усаживая к себе на руки. – Не плачь, ты у меня лучшая, ты ведь знаешь. Это для всех ты – железная Коваль, а для меня ты – моя девочка, моя любимая жена, самое дорогое, что у меня есть. Я же люблю тебя, счастье мое, не плачь. И не кричи больше, а то так и будешь сипеть, как пропойца, – он поцеловал жену в нос. – Хватит пить, идем, тебе пора прилечь. Хохол, я оставлю тебя и прощу то, что ты сделал, потому что ты помог ей сегодня. Но впредь… А ты меня знаешь, и я не забыл все, что умел шесть лет назад.
– Я понял, Малыш, – склонил голову Хохол. – Не сомневайся во мне – я не сделаю ничего во вред твоей жене, я за нее сдохну.
– Лучше поживи пока, – усмехнулся Егор. – Иди, охрана покажет, где жить будешь.
– Как мне пережить завтрашний день, когда станет известно о смерти Строгача? – спросила Коваль чуть позже, лежа в руках обнявшего ее Егора.
– Придумаем что-нибудь, – отозвался он. – Ты лучше подумай, как теперь выкрутишься – ты ведь после него вторая, должна занять его место.
– А мне оно надо? Точно могу тебе сказать – нет.
– Значит, начнется беспредел.
– Не начнется. Я Бурому свое место предложу, он мужик правильный, хоть меня и терпеть не может.
– А ты подумай, ведь это та самая власть, которую ты так любишь, – усмехнулся муж.
– Да ты пойми простую вещь – никогда остальные не лягут под бабу, – высказала Марина вслух то, до чего додумалась еще в доме Строгача, прекрасно зная весь расклад. – Подумай сам – остались Мамед, Бурый, Макар и Ворон. Ну, и я еще. Мамеду никто не даст – это даже не обсуждается, у Макара кишка тонка – он со своими-то делами разгрестись без посторонней помощи не может. – Она села на кровати, завернувшись в простыню, взяла сигарету и, затянувшись пару раз, продолжила: – Ворон слишком молод, если не брать в расчет меня, ему всего тридцать семь, и коронован он не так давно. Остается Бурый.
– И все же я не сбрасывал бы со счетов твою персону, дорогая, – настойчиво сказал Егор. – Тебе не кажется, что ты заслужила это право?
– Обалдел совсем, да, Малыш? – удивилась Коваль, не понимая, с чего вдруг муж пихает ее головой в болото, из которого так настойчиво пытался вытащить несколько лет. – Строгач сказал мне сегодня простую, но весьма понятную вещь: для них я – мясо и никогда не стану такой, как они, никогда не смогу занять место Строгача, хотя и считаюсь второй. Я так и буду второй, а надо мной всегда будет стоять мужик, авторитет, понимаешь? И тебе-то зачем это надо, не пойму никак?
– А может, мне будет приятно сознавать, что только я могу поставить на колени женщину, чье слово – закон для всей криминальной кодлы в регионе, а? – игриво произнес Егор, проведя пальцем по ее лицу, по губам, спустившись по груди вниз.
– Нет, ты точно ненормальный, Малышев! – вздохнула она, понимая, что сейчас произойдет, и муж оправдал надежды, сорвав простыню и повалив на постель.
В городе после известия о гибели Строгача началось невообразимое – пресса строила догадки по поводу кандидатуры возможного преемника, пыталась выяснить, из-за чего же все-таки повздорили Азамат и «смотрящий», что не поделили, раз уж дошло до смертоубийства. Коваль в душе возблагодарила Хохла, догадавшегося устроить инсценировку и стереть все следы ее пребывания в доме Сереги в тот день. Похороны Строгача должны были состояться через пару дней. Марине, естественно, нужно было присутствовать на них, ведь она была его правой рукой. Но до этого они тихо похоронили Макса на городском кладбище. На похороны прилетела из Питера его мать – еще молодая, приятная женщина, поразившая Марину стойкостью, с которой она перенесла малоприятную процедуру. Даже Коваль, кажется, плакала больше, чем она. Для Марины гибель Макса действительно была личной потерей, она привыкла к нему, привязалась, ей очень его не хватало.
