– Алексей Иванович, давайте не будем играть в кошки-мышки, – попросила Коваль, глядя в лицо врачу. – Скажите мне честно все, как есть, в конце концов, я имею право знать.
– Марина Викторовна, – начал он нерешительно. – Вы женщина сильная, но ведь есть вещи, которых лучше не знать…
Она перебила его довольно беспардонно:
– Не порите чушь, доктор! Не надо сажать меня на ненужную суету, если я спросила, значит, готова выслушать ответ, каким бы он ни был.
– Ну, раз вы настаиваете… дело ваше, Марина Викторовна, скажу прямо, невеселое. Ранение в четвертый поясничный позвонок, частичная парализация от крестца и ниже. Это значит…
– Что ходить я не буду, – подытожила Коваль, чтобы облегчить ему моральные муки, которые он явно испытывал, видя перед собой красивую, молодую еще женщину, приговоренную пожизненно к креслу на колесах. – Спасибо, Алексей Иванович, это все. – Марина отвернулась, а врач предложил:
– Хотите успокоительного?
– Я что, здорово похожа на истеричку? – холодно поинтересовалась она, не оборачиваясь. – И вот что еще – отмените мне промедол.
– Но у вас боли…
– Я вытерплю! – отрезала Коваль, давая понять, что разговор окончен. – Отмените!
– Ну, как знаете, Марина Викторовна! – вздохнул он, выходя из палаты.
«Что, Коваль, допрыгалась, вернее – отпрыгалась? – завертелось в голове. – Вот все и закончилось, теперь вместо джипа – инвалидное кресло… Атас просто! В каком это фильме главный мафиози сидел в таком кресле, укрытый клетчатым пледом, не помню уже? Черт, какая досада – пледа нет у меня, надо сказать Егору, чтобы купил! Хрен на все дела – я без проблем отдам все Розану, а вот муж, муж… Я не могу, не имею права повиснуть на его шее, и особенно сейчас, когда он – один из наиболее влиятельных строителей в регионе. Я не могу обременять его, надеясь на порядочность и чувство долга».
– Хохол! – заорала Коваль, вытирая выкатившиеся на щеки слезы и зная, что телохранитель сидит под дверью, как пес, не пуская никого и никуда не отлучаясь.
Он прибежал сразу, распахнул дверь и ввалился в палату, огромный, страшный, как всегда.
– Случилось что-то? – В глазах его мелькнуло беспокойство.
– Да. Ближе подойди, орать не хочу, – велела она и, когда он приблизился, взяла его за руку. – Хохол, помоги мне, я не хочу быть обузой никому, я никогда не смогу ходить, понимаешь, никогда! Я не хочу, не могу вечно сидеть в инвалидном кресле, это нечестно, я слишком молода! Умирать нужно красиво и достойно, а главное, быстро – раз, и все, а не так… – Она смотрела в расширяющиеся от изумления серые глаза умоляюще, ждала помощи и понимания, но не тут-то было.
Хохол выпучил на нее глазищи и громким шепотом рявкнул:
– Ты что, Коваль?! Спятила?! Ты о чем меня просишь? Забудь об этом, слышишь? Не смей даже думать! Ты встанешь, я знаю, ты ведь железная девка, я так верю в тебя, да и Малыш все сделает…
– Дурак ты! Здесь ничего нельзя сделать, ничем не помочь, это навсегда. Понимаешь?! И он будет мучиться рядом со мной, не в силах бросить, но и не в силах жить с такой женой. Я не хочу этого.
– Ты ненормальная, Коваль! Больше никогда не заводи со мной таких разговоров, – отрезал Хохол. – Кроме Малыша, есть еще Ветка, Розан, я, пацаны твои. И мы от тебя не откажемся. Ты – последняя, с кем я хожу, не будет больше никого, кого я захотел бы прикрыть собой. Меня так вымораживает, что я не успел, не смог… не хотел говорить, ты не ругайся…
– Что? – напряглась Коваль, почуяв неладное.
– Мы с Розаном… словом, нет больше ни Мамеда, ни его бригады.
– Охренели?! – рявкнула она, забыв моментально о своих проблемах. – Кто разрешил?!
– Не кричи! Мы сами все решили, пацаны собрались ночью и проехались по всем мамедовским, никто не ушел.
– Да вы, два урода, хоть понимаете, что натворили?! – орала Марина, злясь от собственного бессилия и оттого, что эти уголовники спелись и решили все сами, без нее. – С чего вообще вы взяли, что это Мамед?
– А что тут знать? – удивился он. – Я ж киллера прихватил еще там, в кабаке, он не успел даже к выходу дернуться, фраер. Остальное – дело техники.
– Вилли порезвился?
– У-у! Не говори!
– Могу представить! Но теперь вы втравили меня в очередные разборки, а я совсем не в форме!
– Прекрати истерику! – велел Хохол. – Мы не сами, это Малыш велел…
– Да кто, на хрен, такой, этот Малыш?! – завизжала Коваль, трясясь от охватившей ее злости. – Какое право он имеет лезть в мои дела?!
– Он – твой муж.
– Да ладно! И что – это дает ему право голоса?
– Для тебя, может, его слово и не закон, но мы с Розаном… – оправдывался Хохол, довольный, однако, тем, что Марина отвлеклась от мыслей о смерти. Пусть кричит, пусть ругается, пусть даже руки в ход пустит, лишь бы только не говорила больше о самоубийстве, не выглядела такой жалкой, слабой и растерянной.
– Вы с Розаном – беспонтовые козлы! – отсекла она.
– Да, – кивнул он согласно. – Мы – козлы беспонтовые. Такие уж родились, чертовы уроды.
– Не хами мне! Свободен! И забудь все, что я тебе тут наговорила.
– А хрен-то! – нагло заявил он, усаживаясь в кресло и закидывая ногу на ногу. – Теперь я с тебя глаз не спущу.
Нашла же она, кого о помощи попросить! Этот монстр теперь точно жить здесь будет, но слово свое сдержит.
– Если только Малышу вякнешь, пожалеешь, что родился! – пообещала Марина, закрывая глаза.
Послеобеденный сон принес небольшое облегчение, захотелось поесть и покурить. Хохол сам за сигаретами не пошел, отправил кого-то из пацанов, сидящих за дверью.
– И что же – так и будешь теперь отсвечивать? – поинтересовалась Коваль мрачно.
– Так и буду, – подтвердил он.
– Чтоб ты знал, я больная лежачая, у меня все лежа – и душ, и все остальное.
– Можно подумать, я чего-то не видел! – фыркнул Хохол. – Если что – отвернусь, не обломаюсь.
– Да-а-а! Лоханулась я с тобой! – протянула она, глядя на телохранителя и стараясь уязвить его посильнее, так, чтобы разозлился и ушел, оставил ее одну. – Надо было кого посговорчивее поискать.
– Отстаньте от меня, Марина Викторовна! – официально заявил Хохол.
– А мне скучно! – не унималась хозяйка, привыкшая добиваться желаемого.
– Мне спеть или сплясать?
– Нет, стриптиз хочу! – совершенно серьезно ответила она. – Когда теперь такое счастье привалит – голого мужика увидеть…
– Не надо, – попросил он, пересаживаясь из кресла к ней на постель. – Не грузись по ерунде. Кто сможет отказаться от тебя? – И вдруг тихо добавил: – Если только позовешь, на руках носить буду, а уж любить… сама все знаешь… – Он коснулся губами ее губ, совсем ненадолго, буквально на секунду, а потом встал и вышел, плотно закрыв дверь.
