– Понял! – понимающе улыбнулся племянник.
– Молоток, можешь на меня рассчитывать, если что. Поехали домой, дорогая.
Марина чмокнула племянника в щеку, и они с Хохлом вышли из кабинета, махнув охране, сидевшей в холле.
– Ты чего задумал? – поинтересовалась Коваль, располагаясь на сиденье джипа рядом со своим драгоценным Евгением, но он щелкнул ее по носу пальцем и покачал головой:
– Не порти сюрприз, киска. Любопытство – очень плохая черта для девочки!
– Где ты девочку увидел? – удивленно спросила она, заглядывая ему в глаза и пытаясь разглядеть в них хоть намек.
– Ты – моя девочка, – он легко посадил ее себе на колени, повернув лицом, и нежно поцеловал в губы. – Моя маленькая девочка, такая любимая и сладкая... Знаешь, я всегда хотел такую женщину, как ты, чтобы за нее не жалко было сдохнуть, чтобы от нее искры летели...
– Дурак ты, Женька, – Марина взяла его лицо в свои ладони и тоже поцеловала. – Разве только для этого женщина нужна? Ну, летят искры от меня, а толку-то? Кругом все выжгла, стою одна, как пень обгоревший...
– Киска, не надо, родная, не надо... – Женька прервал ее речь, прижав к груди голову и поглаживая по макушке, сбив набок кашемировый шарф. – Ты ведь не одна, я с тобой, я всегда с тобой, моя родная. Я же тебя люблю, так люблю, что сердце болит... Ты ушла сегодня к Малышу, так я думал, год прошел, а не двадцать минут, мог бы – в двери глазами бы дыру провертел, только чтобы видеть, что с тобой.
– Ты это о чем? – улыбнулась Коваль, разглаживая пальцем складку между его бровей, которая появлялась там всякий раз, когда Женька переживал и нервничал. – Думаешь, у меня с ним что-то было?
– Честно? Думаю, да.
– Ну и снова дурак. Я не настолько развратна, чтобы переспать, пусть и с бывшим мужем, за участок земли. Не любишь ты меня совсем, Женечка, потому и не веришь.
– Я?! – оскорбился Хохол в лучших чувствах. – Ну, ты сказала!
– Ага, рассердился! – Марина тормошила его, как расшалившийся ребенок осерчавшего отца, пыталась заглянуть в глаза, но он отворачивался, тоже включаясь в ее игру. – Жень, ну, Женька! Посмотри на меня!
– Скажи, что ты меня любишь...
– Люблю.
– Не так.
– Я люблю тебя, Женечка, люблю, родной мой. – Она стала целовать его куда придется – в лоб, в губы, в глаза, и он улыбнулся, отвечая на поцелуи:
– Не здесь, ладно? Я хочу дома все сделать, чтоб как люди, чтоб не наспех...
– О, дорогой, как захочешь...
Колька слово сдержал и ночевать уехал к Ветке, уж неизвестно, обрадовалась ли ведьма этому факту, но Марина с Женькой остались одни в доме, использовав свое одиночество во вполне понятных целях.
– Сегодня я буду делать все, что ты скажешь, моя киска. – Женька помог ей снять сапоги и пальто, провел в гостиную. – Ну, придумывай, я сейчас вернусь...
И она придумала. Быть в постели главной Марина никогда не любила, уж такой характер, зато подчиняться умела так, что у мужиков сводило одно место от предвкушения власти над ней. Но сегодня ей захотелось какого-нибудь антуража, и Коваль вдруг вспомнила про подаренное Егором кимоно, которое так и лежало в коробке в гардеробной. Проскользнув мимо кухни, где что-то мутил Женька, она достала кимоно и кое-как надела его, что оказалось весьма непросто, так как пришлось намотать на себя несколько слоев материи. Справившись с непокорным одеянием, Марина взялась за макияж, за полчаса превратившись в настоящую японку. Парик, купленный именно для кимоно, замечательно имитировал высокую сложную прическу, увенчанную двумя длинными шпильками из слоновой кости. Когда Хохол вошел в гостиную с подносом в руках, а она обернулась на его шаги, он чуть не рухнул от неожиданности:
– ...твою мать! Ты что же со мной творишь, сучка! Чуть ноги не отнялись...
– Главное, чтобы другое не отнялось, – улыбнулась Коваль, вставая из кресла и приближаясь к нему. – Тебе нравится?
– Очень... – восхищенно сказал Женька, разглядывая ее. – Обалденно красиво, киска...
– И мне нравится. Возьми меня на руки.
Женька опустил поднос на стол и осторожно, словно боясь уронить, поднял Марину и прижал к себе. Она обхватила его шею руками, положила на плечо голову и прошептала:
– Теперь ты понимаешь, что нет никого, кроме тебя? Только ты и я, больше никого...
– Киска, ты удивительная... я не верю, что все это происходит со мной, неужели это ты у меня на руках, ты? – Хохол напоминал влюбленного подростка, которому любимая девочка позволила коснуться себя впервые.
– Жень, пойдем в спальню...
– Да, киска...
Он принес ее наверх, опустил на кровать, но Марина встала. Велев ему ложиться, опустилась на колени и стала раздевать его.
– Киска... перестань...
– Молчи... – Она изучала его так, словно видела и трогала впервые, словно никогда прежде не доводилось ей прикасаться к его телу, изрисованному татуировками.
Женька едва сдерживался, чтобы не схватить ее и не подмять под себя, но понимал, что это Маринина игра и мешать не надо. Она мучила его долго, даже сама устала, и только когда Хохол застонал от нетерпения и потянулся рукой к ее груди, укутанной шелком кимоно, сдалась, позволяя ему раздеть себя, что он и сделал с удовольствием.
– Киска... красотка моя... – Он целовал ее тело по сантиметрам, поглаживал, ласкал...
Женька не торопился, ему нравилось смотреть на ее лицо и изгибающееся в его руках тело. Ночь удалась... И только под утро перед Мариниными глазами возникло лицо Егора, его глаза и руки, обхватившие ее талию, совсем как вчера в кабинете...
– Нет... – простонала она во сне, – не хочу... я больше никогда не буду с тобой... никогда, слышишь...
– Киска, киска моя, что с тобой? – Женькины губы прикоснулись к груди, руки обняли и погладили, успокаивая. – Я с тобой, больше никого нет... спи, любимая моя... спи...
На последней игре сезона стадион был забит под завязку, свободных мест не осталось, и Марину это искренне порадовало – значит, не зря убила столько сил и денег на эту команду, значит, она на что-то годится. Было холодно, пробрасывал снег, но люди вели себя так, словно на улице лето, а на самом верху человек двадцать фанатов разделись по пояс и так провели всю игру, написав на груди по букве из названия команды. Коваль, глядя на них, все время мерзла в своей крытой и отапливаемой ложе.
– Ну, Марина Викторовна, поздравляю! – произнес в перерыве мэр, пожимая ей руку. – Не ожидал от женщины такого, если честно.
– Я ж не сама на поле вышла, – усмехнулась Марина, отметив, что зла на нее за телефонное хамство мэр не держал. – И вообще, Эдуард Николаевич, тут почти нет моей заслуги, разве что финансовая поддержка, а так... Ребята сами молодцы.
