– Да потому что он – сын моего погибшего мужа! – рявкнула Коваль, зажав Егоркины уши ладонями. – Вот почему! Потому, что эта тупая корова пыталась отнять все, что было в моей жизни – Егора моего, пыталась через ребенка вернуть его себе! И даже после его смерти она не оставила этих попыток, даже когда мы с Женькой пришли к ней и предложили денег, только чтобы она уехала отсюда! Она убила моего любовника, просто взяла и застрелила ни в чем не повинного человека только за то, что он любил меня, как и Егор! Не ее – меня! – Марина не могла остановиться, кричала уже во весь голос. – Всю мою жизнь меня ненавидели бабы, но только эта курица посмела отомстить мне таким диким образом, это ведь из-за нее чуть не сел Женька, которого там вовсе и не было! Она решила подставить меня, а подставила его! И не надо обвинять нас в том, чего мы не делали, ни я, ни ваш внук!
– Остынь, девка! – вдруг повысила голос спокойно до этого слушавшая бабка. – Я ведь не чужая вам, могу говорить все, что думаю. А про мальчонку так скажу – Нателкина родня на него не шибко-то претендовать будет, не нужен он им, лишний рот, а вот попробовать денег из тебя потянуть – запросто могут, алкаши поганые. Так что ты на улицу со двора с Егоркой не выходи, ни к чему это. И на меня не серчай, я как лучше хочу. И еще вот что скажу тебе, пока Женьки нет… Не гони ты его, любит ведь тебя, как ослеп вроде, ночами в подушку тут ревел, и это Женька-то мой, который с мальства не плакал! Взрослый мужик, а как ребенок малый – люблю, а справиться не могу с ней.
– Он давно живет со мной, а так и не понял, что справиться со мной никому не под силу. – Успокаиваясь, Марина села на диван, спустив Егорку на пол. – Такая уж уродилась непокорная. Егорка, не надо, сынок. – Она отобрала клубок ниток, который он схватил и попытался сунуть в рот. – Я тебе говорю – не надо! Отнеси бабушке. – И он заковылял к бабкиному креслу, держа клубок обеими руками. – Вот умница моя, помощник!
Баба Настя посмеялась над ними, не прерывая своего занятия, и тут появился Хохол, при виде которого Егорка взвизгнул и рванул навстречу. Женька присел на корточки, раскинув руки, и Егорка вмиг оказался в его объятиях, цепляясь ручонками за шею.
– Привет, мужичок! Вырос-то как! – Женька подбросил его вверх, потом усадил на руку и пощекотал животик. – У, пузо-то наел какое! Непорядок! Ты ж у меня спортсменом будешь!
– Ой, мама, второго марафонца я не переживу! – простонала Марина, хватаясь за голову, и Женька засмеялся:
– Видишь, сынок, мама не хочет спортсмена. А кого хочет наша мама?
– Вырастет – сам решит!
– Баня готова, пойдем? – Хохол ссадил Егорку на диван и повернулся к Марине. – Егора будем брать?
– Возьмите, я потом за ним приду, – откликнулась бабка.
– Ой, ходок еще нашелся! – фыркнул Женька. – Сам принесу, ты только постель приготовь нам.
Прихватив полотенца, они пошли в баню, где Егорка, к удивлению, долго и совершенно спокойно лежал на полке в парилке и даже позволил Женьке пару раз хлопнуть себя веником.
– Наш человек! – определил Хохол, заворачивая разомлевшего от пара мальчика в полотенце. – Ты погрейся пока, котенок, а я бойца унесу, спит вон уже. Смотри, как быстро разморило его… – Он заботливо прикрыл голову Егорки краем полотенца, закутал сверху еще и своей курткой и понес в дом, а Марина легла на полок в парилке, растянувшись на прогретых, чуть пахнущих смолой досках.
Женька вернулся быстро, закрыл дверь и скинул с себя спортивные брюки, присоединяясь к ней:
– Соскучилась, маленькая? – Его руки легли на ее живот, поползли вверх, к груди. – Господи, Коваль, я так по тебе тосковал… Кто бы мне сказал, что я буду мириться с девчонкой, которая моложе меня почти на десять лет, у которой такой стервозный характер, которая будет издеваться надо мной похлеще, чем вохра на учениях… Маринка, я ведь действительно тебя люблю.
Она засмеялась, ложась на бок и подпирая голову кулаком, Хохол устроился рядом, спрятав лицо на ее груди и прижавшись всем телом.
– Женя… не уходи больше, ладно?
– Родная моя, да теперь не выгонишь, даже если захочешь! – засмеялся он, водя языком по ложбинке между грудей. – Никогда… Знаешь, я понял одну простую вещь – вы моя семья, ты и Егор, и без вас мне просто жить незачем. Ну встал, поел, тусанулся туда-сюда – а потом-то что? А вот приехали вы, и все приобрело смысл какой-то, есть сын и есть ты, и каждому я должен время уделить, по головке погладить хотя бы…
– Да, а меня не только по головке. И не столько по ней! – Марина потянула его за ухо, и он совершенно серьезно согласился:
– Тебя – не столько. Но признайся, тебе приятно, что я стараюсь заботиться о тебе?
– Жень, а кому это не приятно? Все любят внимание.
– Ну все или не все, а ты-то просто королева среди прочих! И я даже понял, почему так. Тебя в детстве никто не гладил по головке, не дул на разбитую коленку, не прикладывал холодную ложку к синякам, правда? Ну так теперь ты в каждом мужике ищешь заботливого папочку.
– Это плохо?
– Нет, котенок, это нормально. Но при этом ты не умеешь принимать эту заботу, сворачиваешься в клубочек, как ежик, и колючки выставляешь. – Улыбаясь, Женька убрал с ее лица волосы и прикоснулся губами ко лбу. – А я ведь не сделаю ничего, чтобы тебе навредить, ты же сама знаешь.
Марина обняла его, прижимаясь к влажному телу, и молча кивнула головой. Во многом он был прав – она бессознательно искала среди мужчин того, кто смог бы заменить ей отца, который появился у нее только в очень взрослом возрасте, старалась компенсировать себе отсутствие отцовской любви и заботы. И эту заботу дарили сперва Череп, потом Малыш, а теперь вот и Хохол… Хотя, видит бог, непросто им это давалось.
Они спали втроем, прижавшись друг к другу вплотную, и Женька то и дело набрасывал край одеяла на Маринино голое плечо, боясь, что замерзнет. С утра, забрав проснувшегося Егора, он стал собираться:
– Идем-ка к бабушке, пусть мамуля наша поспит, только вот тряпки твои прихватим…
– Мама! – Егорка решил на дорожку все-таки разбудить мать, но Хохол решительно выставил его из комнаты:
– Тут постой и помолчи, горлопан! Сейчас приду.
Он порылся в сумке, которую никто вчера не разобрал, нашел Егоркины вещи и тоже вышел, закрыв плотно дверь. Марина снова задремала и проспала часов до одиннадцати, проснувшись от запаха пирожков с капустой, которые неизменно пекла в ее приезды баба Настя. Закутавшись в халат, Коваль вышла на кухню и застала там милую картину – бабка лепит пирожки, то и дело поворачиваясь к плите и сбрасывая очередную порцию со сковороды в большой таз, Хохол курит в углу возле русской печи, а Егорка восседает за столом, весь по уши в муке и с куском теста, который нещадно мнет ручками, повторяя бабкины действия.
– Вот и мамка встала, смотри, внучек, кто пришел! – не прерывая занятия, проговорила баба Настя, обращаясь к Егору, и тот повернулся к Марине.
