Бармалей выскочил из машины, нажал кнопку на столбе, и ворота поехали в сторону, открывая огромный двор, выложенный брусчаткой. Дорожки аккуратно расчищены, небольшие кусты сирени ровно обрезаны и укутаны укрывным материалом, чтобы не замерзли. У самых ворот – огромная кирпичная будка, возле которой на цепи… самый настоящий волк!
«Основательно, однако!»
Бармалей замахал руками, показывая, куда ехать, и Марина остановила машину у огромного гаража.
Они уже минут пять курили на крыльце, когда, наконец, появились кадетовские бойцы. Один из них, коренастый, невысокий, с рыжим ежиком волос, подошел к Коваль и стал бесцеремонно разглядывать с ног до головы.
– Приценился? – поинтересовалась она, выбросив окурок. – На сколько потянет?
– Да пока на много, а там – как вести себя будешь, – нахально ответил он, глядя ей в лицо выцветшими голубыми глазами. – У нас долго-то в товарном виде не сохраняются.
– Я запомню, – пообещала Марина ласково, но тот, кто хорошо ее знал, вряд ли принял бы ее слова за чистую монету, скорее немного напрягся бы. – Бармалей, в дом веди, здесь холодно.
– Да, Марина Викторовна… – засуетился тот, открывая ей дверь и впуская в прихожую.
Не раздеваясь, она пошла по комнатам в поисках сына, но рыжий перехватил:
– Куда? Не так резво. – Он за руку втащил Марину в гостиную и толкнул в кресло. – Здесь сиди, сейчас хозяин выйдет – базар будет.
Коваль поморщилась от боли в ушибленном о подлокотник кресла локте, села удобнее, сжала пальцами правое колено. Внутри все ходило ходуном от волнения, которое она старалась изо всех сил скрыть, загнать как можно глубже. И еще один вопрос интересовал – осмелится ли Бес выйти и посмотреть ей в глаза после всего, что случилось.
И он вышел… Но еще большой вопрос, кто из них двоих чувствовал себя хуже. Гришка осунулся, глаза в темных полукружьях, красные, как после перепоя или недосыпа, руки трясутся так, что это видно. Потрепала жизнь…
– Привет, – хмуро бросил он, стараясь не встретиться с Мариной взглядом. – Как ты?
– Лучше, чем ты, – с вызовом ответила она. – У меня хоть совесть не болит.
– Не надо, – скривился Бес, направляясь к бару и доставая бутылку текилы, от которой Коваль сразу же отказалась. – Брезгуешь? Ну-ну… Я бы тоже не стал… – Но эта фраза не помешала ему налить полный граненый стакан и залпом опрокинуть содержимое в рот. – Ведь я просил тебя – не упирайся, дура гонористая, подумай!
– Все, на фиг иди со своими монологами! – пресекла она, не желая выслушивать его излияния. – Где этот урод? И где мой сын?
– Урод здесь, – Кадет вошел в комнату, вальяжный, в шелковом длинном халате – продемонстрировал, насколько низко ценит Марину, даже одеться не соизволил. – А сына увидишь после того, как договоримся.
– А если не договоримся?
– Ты совсем идиотка, да? – изумился он, разглядывая ее с любопытством. – Я ж тебе ясно объяснил – шутки кончились, а ты еще и нарываешься. Бес, эта сучка всегда такая или только со мной?
Но Марина не дала Бесу и рта раскрыть.
– Да, эта сучка всегда такая, а то и хуже еще, если ты не знал. Где мой ребенок?
Кадет ничего не понимал – видимо, раньше ему не приходилось иметь дело с человеком, которому дважды сверлили череп… А Коваль несло все сильнее и сильнее, она вообще не понимала уже, что и кому говорит – орала в полный голос всякую чушь до тех пор, пока дряблая рука Кадета не отвесила ей пощечину. Схватившись за горящую щеку, Марина замолчала и опомнилась, а он произнес тихим, почти нежным тоном:
– За каждое слово, сказанное мне сейчас, ты рассчитаешься так, что тебе и не снилось. Ни одна мочалка никогда не открывала на меня свой рот, и ты не будешь.
Она промолчала, позволив себе только в уме послать его по хорошо известному адресу. Бес напряженно наблюдал за ней, не выпуская из руки стакан с текилой. Кадет пожевал бледными старческими губами, о чем-то подумал и позвал:
– Кочан! Щенка сюда приведи.
Коваль подобралась, как кошка перед прыжком, вцепилась в подлокотники и не сводила глаз с двери, Кадет удовлетворенно улыбался, Бес судорожными глотками хлебал текилу, как воду, – нервничал… Послышался детский плач, потом голос рыжего:
– Да не вой ты, к мамке идем!
И вот уже она видит своего мальчика, его заплаканное личико, его темные волосенки, спутанные на макушке…
– Ма-ма! – заблажил Егорка, пытаясь вырваться из рук державшего его Кочана, Марина тоже вскочила и кинулась к ним, выхватив ребенка у растерявшегося рыжего.
– Егорушка, сынок, не плачь… – Она прижала его к себе так, словно надеялась больше никогда не отпускать, целовала и сама уже чуть не плакала.
Егорка вцепился в мать обеими ручками и лопотал «Мама… мамуя моя…», уткнувшись носом ей в шею.
– Все, хорош, забирай! – велел Кадет, но сделать это оказалось весьма проблематично – Коваль без разговоров врезала Кочану ногой в пах, и тот сложился, матерясь и подвывая.
– Кадет, оставь! – попросил вдруг Бес, глядя на него мутными глазами. – Я прошу тебя – оставь пацана, ведь она же приехала… Отдай ребенка Хохлу.
– А что еще я ему должен отдать? – вскинул седые брови Кадет, не ожидавший подобного демарша. – Может, и ее выпустить – пусть валит?
– Отдай ребенка Хохлу, – тупо твердил Бес, которого словно заклинило. – Пусть мои пацаны его увезут.
На какой-то момент Марина потеряла бдительность, увлекшись этим диалогом, чем моментально воспользовался оживший Кочан. Он вырвал у нее Егора и, свободной рукой схватив Коваль за волосы, припечатал ее лицом о стену. На бирюзовых обоях расплылось кровавое пятно, Марина сползла на пол, зажав нос, из которого капала кровь.
– Ты, урод непуганый! – заорал Бес, подскакивая к ней. – Кто позволил?!
– А кого б я спрашивал? – окрысился Кочан. – Гера, забери пацана! – крикнул он в коридор, и ревущего навзрыд Егорку унес какой-то молодой мальчишка. – Сука, чуть все не отбила, на хрен! Ну я тебе припомню еще.
– Остынь, – вяло проговорил Кадет. – Сломал нос бабе, придурок.
Это было чистой правдой – носовая перегородка не вынесла удара о стену, да и кровь не останавливалась, руки и лицо у Марины были в липкой красной жидкости, как и водолазка. Бес принес полотенце, но это мало помогло, к тому же начала болеть голова, и Коваль уже не соображала, что происходит.
– Да не трогай ты меня! – рявкнула она в ответ на попытку Беса переместить ее на диван.
Кадет подошел вплотную, рассматривая сидящую на полу Марину сверху, стоял, покачиваясь на носках и заложив за спину руки. Она подняла вымазанное кровью лицо:
– Нравлюсь? Так лучше?
– Так это еще только начало. Не доводи до греха – давай все мирно решим.
